– Мне очень прискорбно, если я разобидел вас, – виновато скуксил он пышные губы, под стружкой витых усов. – Поверьте, в моих целях стояло, все что угодно окромя этого. И я приношу чисто сердечные извинения, и умоляю о снисходительности, для моей неудачной проницательности. Надеюсь, я ещё не отогнал вас от себя?
Флагению утомила его показная добродетель, и когда недалече она почувствовала, что король все же получил её весть, она будто сбросила ушат с плеч, выпрямившись и вздохнув полной грудью натянув яшму, и более не ощущая сдавленности корсета.
– Король Сибульт! – сробевши, благоговейно воскликнул посол осипшим гласом, безмерно расширяя карие зеницы, выпуская весь обхват белка, смотря осунувшейся бронзовой маской ей за спину, и привстал со стула, отчего его коса, как и серьгами, взметнулись вместе с ним, а жезл едва не пал на бурую плитку. Низко поклонившись ещё раз, он получил лишь брезгливый мах рукой, и легкий кивок от уставшего во всех смыслах государя.
– Я, пожалуй, покину вас, – заявила королева, и, поцеловав кисть мужу, пошла прочь пуская трен платья и оборку в движение, в последний раз проведя пальцами по его плечу, что в условном эзотерическом языке жены и мужа, означало – будь осторожен.
Она не желала больше слушать человека, который разбил её своими, как не странно точными наблюдениями. Он ненасытно следил за ней весь прием, и сложно было упрекнуть его в не наблюдательности, как и в, том, что он проницателен. Но королева, отсекая неприятные рассуждения, желала, увидеться для вольной беседы без личин, с племянником, так как знала, что сын уже скоро будет лежать возле обездвиженной служанки, которую он сознательно напаивал весь прием, дабы не встретиться с ней лицом, при близости, которая всегда давалась ему с трудом.
4.
Королева рыскала племянника по всех злачным местам, кроме самого избитого и излюбленного, которое не пришло ей на со стороны острый ум, лишь из-за её личной неприязни, к нелюдям, чьи сородичи в былую пору убили её досточтимых родителей, а позже и обожаемого брата. Так, что до глубины души опечаленная, она, повесив голову рискуя уронить диадему, желала встретить его с утра, и предостеречь, что её будто хмельная шутка, с его отправлением за стены, уже не такая веселая острастка, а главное взвешенная, учитывая его домашний уклад, и нелюбовь к открытым пространствам. И ненадуманной угрозой за стенами.
И, тем часом, сам Джоаль уже минуя пустые крылья замка, и притаившуюся по альковам стражу пробрался в библиотеку к Дивелзу, которая называлась так лишь в силу того, что, что никто из ныне живущих не помнил её просторы стеллажей без присутствия извечного остроухого старожила. И среди высочайших склоченных книжных шкафов, упирающихся в затемненный сумраком туч односводчатый занятый расписной фреской, потолок, как с эльфийской,