В этот день к ним никто не подходил, и это можно было бы счесть за добрый знак, но, когда в конце дня они присоединились к остальному отряду, чтоб передать положенную Кабарре меру и отправляться на ночлег в лагерь, узнали, что на одного из поселенцев утром напал аллигатор. Он остался жив, но земноводная тварь его сильно подрала. В других условиях, если бы кто-то наложил заморозку и дал несколько дней отлежаться, может и выжил бы. Но у поселенцев нифрила не было ни копейки, да если бы и был, не стал бы никто за него его меру вырабатывать. Кабарре и его помощникам так и вовсе на него плевать, одним словом – не жилец.
Покалеченный поселенец и сам, вероятно, это понимал. Он сидел на берегу, привалившись спиной к корявой пальме. Вокруг натекло много крови, его било частой мелкой дрожью, временами он впадал в забытье, и все же, очнувшись, сразу начинал вокруг себя шарить уцелевшей рукой и подгребал поближе жиденькую стопку тростника, все что успел собрать за утро.
Он цеплялся за проклятый тростник, из-за которого должен неминуемо умереть, как утопающий за соломинку. Эти его суетливые движения своей бессмысленностью вызывали у Васи острую жалость. Он, не раздумывая, отдал бы ему свою меру, только ради того, чтобы успокоить раненого. Вася уже двинулся было в его сторону, но дорогу ему вовремя заступил Аким.
– Ты ему ничем уже не поможешь, – сказал он с сожалением, но твердо. Аким помнил, как Вася пожалел тогда на перевале раненых наемников, и прекрасно понимал его порыв, – Соберись! Слышишь, Вась? Выкинь его из головы. Он мертвец, и это уже не изменить.
Вася утвердительно кивнул и отвернулся. Вовремя, потому что надсмотрщики прокричали об окончании смены и подошли к покалеченному поселенцу.
– Я смогу идти, – зашептал он, подхватывая свой тростник и прижимая его к груди, – Я смогу идти. Я смогу…
– Не сможешь, – у надсмотрщика в руке тесак и в голосе ни малейшего сострадания, – Ты сам это знаешь. Но… выбирай сам. Либо один удар по шее, и получишь легкую смерть. Я-то как раз смогу, не сомневайся. Либо… не знаю, кто до тебя доберется первым, аллигатор или кугуар, но эту ночь тебе не пережить. И смерь будет мучительной.
– Нет, не надо, – глаза раненого круглые от ужаса, на висках испарина, рассуждать здраво он уже неспособен, – Оставьте меня здесь. Слышите, вы! Оставьте меня! Оставьте!
– Как хочешь, – надсмотрщик безразлично пожал плечами и отошел.
Выходя на тропу, поселенцы, груженые собранным за день тростником бросали на покалеченного жалостливые взгляды. Они искренне желали ему умереть от уже полученных ран до наступления темноты.
Когда они вернулись на следующий день от раненого не осталось и следа, прошедший ночью дождь вымыл даже обильно натекшую с него кровь. Ненасытные джунгли пожрали все без остатка. Поселенцы принялись за работу и тут же