Маттьё в свою очередь надолго замолчал, а Адамберг зажег сигарету. Он снова начал курить с тех пор, как у него жил некоторое время старший сын: тот повсюду разбрасывал открытые пачки. Адамбергу не нравились его сигареты, но он время от времени выкуривал одну по вечерам, с ним за компанию. Сын уехал, а привычка осталась. Он покупал ту же марку, убеждая себя в том, что сам не курит, просто ворует сигарету-другую у сына, а это не одно и то же.
Маттьё вернулся к разговору.
– Ты прав, – произнес он более уверенно. – Я был потрясен, когда увидел эти «вик» и «орб», и потерял голову. Постараюсь притормозить моего дивизионного комиссара, твои замечания я записал. Если Норбера посадят, а потом оправдают, мой шеф тоже окажется в луже.
– Причем по уши. Меня это дело, конечно, не касается, но если ты потянешь время до двух часов, может, разрешишь мне присутствовать на допросе Норбера? Очень хотелось бы на него посмотреть.
– Посмотреть? Что это тебе даст?
– Интонации, выражение лица, жесты, реакции.
– Почему нет? Только постарайся не светиться. Когда доберешься до жандармерии, войди через заднюю дверь и лучше не садись в лифт, а поднимись по лестнице на четвертый этаж и войди в первую дверь слева. Там я устроил себе временный кабинет. Если кто-нибудь спросит, скажи, что я попросил тебя о встрече.
– Спасибо, Маттьё. Бегу на вокзал.
Адамберг стремительным шагом пересек большую рабочую комнату, поразив сотрудников невиданным проворством, оставил Данглару распоряжения на день и ушел. Майор бросился его догонять, торопливо переставляя длинные слабые ноги.
– Вы куда собрались, черт возьми? – спросил он.
– В Комбур. Туда и обратно. Хочу присутствовать на допросе Шатобриана, он в опасности.
– Это не просто вас не касается, это совершенно незаконно. Комиссар,