– Это вопрос насущного хлеба с маслом, – спокойно сказала мисс Аллан. – Однако, кажется, все ждут меня. – Она заняла позицию и выставила черную туфлю с квадратным носком. – Мистер Хьюит, вы кланяетесь мне. – Сразу стало очевидно, что мисс Аллан – единственная, кто сносно знает движения танца.
После лансье был вальс, после вальса – полька, а потом случилось нечто ужасное: музыка, которая исправно звучала с пятиминутными перерывами, вдруг прекратилась. Женщина с большими черными глазами начала пеленать скрипку в шелковую ткань, а мужчина аккуратно уложил свой рожок в футляр. Их окружили пары, которые по-английски, по-французски и по-испански стали вымаливать у них еще один танец, всего один. Но старик пианист просто показал на свои часы и отрицательно покачал головой. Он поднял воротник пиджака и достал красный шелковый шарф, который окончательно смазал его щегольскую внешность. Казалось странным, что музыканты бледны и глаза их тяжелы от усталости; всем своим видом они олицетворяли скуку и обыденность, как будто вершиной их желаний были кусок холодного мяса и пиво, а затем сразу постель.
Среди тех, кто упрашивал их продолжить, была и Рэчел. Когда они отказались, она стала переворачивать страницы танцевальных нот, лежавших на рояле. Почти все пьесы были в цветных обложках с изображениями романтических сцен: гондольеры, стоящие на лунном серпе; монашки, выглядывающие из-за решетки монастырского окна, или девушки с распущенными волосами, наставляющие пистолет на звезды. Рэчел вспомнила, что музыка, под которую они так весело плясали, как правило, навевала некие страстные сожаления по загубленной любви и невинным годам юности, отделяя танцующих от былого счастья горькой печалью.
– Понятно, почему они так затосковали, играя эти вещи, – рассудила она, прочитав несколько пассажей. – Это же на самом деле мелодии церковных гимнов, только исполненные очень быстро, с кусочками из Вагнера и Бетховена.
– Вы играете? Вы сыграете? Что угодно, лишь бы под это можно было танцевать! – На нее со всех сторон посыпались требования проявить свой дар пианистки, и ей пришлось согласиться. Очень скоро она исчерпала все танцевальные пьесы, которые смогла вспомнить, и продолжила мелодией из сонаты Моцарта.
– Но это не танец, – сказал кто-то, остановившись у рояля.
– Танец, – ответила Рэчел, уверенно кивнув головой. – А движения изобретите сами. – Не сомневаясь в мотиве, она стала просто подчеркивать ритм, чтобы облегчить задачу. Хелен поняла ее мысль: схватив за руку мисс Аллан, она понеслась по залу, то останавливаясь для реверанса, то крутясь, то делая шажки из стороны в сторону, как ребенок, прыгающий по лужайке.
– Это танец для тех, кто не умеет танцевать! – прокричала она.
Мотив сменился менуэтом, и Сент-Джон с невероятным проворством начал скакать то на левой ноге, то на правой;