– Не устал?
– Нет, – ответил Неждан.
Урман кивнул, но шаг сбавил.
Ветер уже утихомирился, посвежело, по небу протянулись жёлто-розовые длинные огни заката.
Урман стал забирать от реки дальше, к темнеющему леску. Покружив по нему, выбрал полянку.
– Здесь будем, – поводив головой, решил он.
Неждан по кустам набрал охапку хвороста, урман высек на бересте огонек, в который подложил сухих прутьев.
Становилось зябко. Неждан бросил огоньку ещё веток и, достав каши и хлеба, протянул урману. Тот принял, разломил, как старший, и заметил:
– Огня большого не разводи в одиноком походе и там не ночуй, где будешь есть. Спать будем не тут и поочерёдно.
Неждан кивнул. А урман посмотрел на него, вдруг улыбнувшись, показал через бороду почти полностью сохранившиеся зубы и спросил:
– Почему так, не спросишь?
– Чтоб меря на огонь не пришла, – ответил Неждан.
Урман кивнул и, нанизывая на прут хлеб – погреть над огнем, поправил:
– Меря, лихие люди. И враги. Запомни, чем выше слава, тем больше у воина врагов. Они охотятся не за серебром и даже не за его оружием – за славой. Потому будь чуток.
– Я не воин, – ответил Неждан.
– На всё воля Божья, – сказал урман и передал ему слегка подгоревший хлеб. Неждан откусил, и ему показалось, что ощутил запах материнских ладоней.
Костёр забросали в сумерках и, петляя, ушли дальше. Найдя молодой ельник, урман пояснил:
– Шишки хрустнут, врага услышишь. Тебе первому не спать.
Сунул посох с крестом в руки, достал из торбы потёртый плащ, завернулся и беззвучно и сразу уснул под ёлкой.
Неждан остался стоять, потом сел, положив перед собой ноги, как бывало раньше.
Сумерки уходили быстро. То, что ещё недавно виднелось – чёрная хвоя, ветки, – теперь только угадывалось. С уходом света стало зябко. Зажглись, не осветив ночи своими холодными огоньками, звёзды.
Слышались трески, щёлкнула ветка, с краю зрения промелькнула тень, далеко заплакала как кликуша сова. Ночной лес жил своей жизнью, в которой мерещилась то навь, то дикий зверь, то затаившийся враг. Весенняя земля прела, исходя из оврагов холодным туманом.
Неждану было не страшно, только сторожко. Сначала он обводил глазами темноту, не различая в ней почти ничего, а потом вспомнил, как, сидя в избе сиднем, по слуху научился различать, что делается на дворе.
Лешего не боялся. Привык быть с духами, сидючи мальцом один до темна, пока мать с отцом бывали в поле.
Да и мать, которая о домовых духах ему и рассказывала, научила, что делать, как задобрить. И ему, маленькому и совсем одному, даже казалось иногда, что из-за печи иной раз кто-то не злой нет-нет да и выглянет, посмотреть, как он там, одинокий в потёмках.
Но сейчас было другое – рядом спал человек, доверив свой покой. Потому Неждан и сторожился, не глазами, а слухом различая, что происходит кругом.
По звёздам