Аттила – царь русов. Александр Вельтман

переработанных преданиях, прирейнских и придунайских, более полноты и смысла; в переработанных квидах Эдды почти за каждым словом надо лезть, если не в карман, то в Specimen Glossarii, и в примечания; но и в них мало определительного и тьма догадок, в оправдание которых, толкователи слагают темноту смысла на поэтическую вольность скальдов. С тонким чутьем, как у Бабы Яги, можно решительно сказать, что в древних квидах Эдды пахнет русским духом. В них есть и Змей Горыныч[75], и старые вещуны, и птицы вещуньи, и даже Царь-девица[76]. Но весь этот волшебный мир, как будто не в своей тарелке; а полинявшая богатая ткань изустных преданий, как будто перекрашена, выворочена наизнанку и перекроена в Тришкин кафтан, который, если начертать рунами, легко обратится в Trisconis, sive Tuisconis Käfta и. e. toga.

      В квидах, вместо Гримгильды[77] и Ильдегонды, после смерти Helke, сердце Аттилы наследовала Гудруна[78]. Вместо одного сына Ортлиба у нее два сына: Эрпо и Эйтиль (Eitil). По Atla-quida, не Гудруна замышляет мстить братьям смерть Сигфрида, а сам Аттила, из корысти сокровища, которым они завладели. Он посылает к ним посла, какого-то Кнефрода, звать к себе на пир.

      Кнефрод приезжает

      Во владения Гойковичей,

      К дому Гуннара,

      Железокованной скамье

      И к сладкому напитку[79].

      Угаданы ли последние два стиха – не наше дело судить; за них ручается Specimen Glossarii. Так или иначе, но восточный посол засел на beckiom aringreipom и заговорил зычным голосом[80]:

      Аттила сюда меня послал,

      Ряд урядить (Rиda orиndи)

      На коне, грызущем узду (?)

      Чрез темный лес,

      Вас просит, Гуннар,

      Чтоб пришли на скамью, (?)

      С шлемом железокованным (?)

      Дом посетить Аттилы.

      Так ли говорил посол – не знаем; мы следуем слепо смыслу не подлинника, а переводов.

      Братья Гудруны, (которых на сцене только двое: Gunnar и Haugni – Хаген), несмотря на все предостережения, едут в Gardi Huna, в гости к Аттиле. Гудруна встречает Гуннара следующими словами.

      Лучше бы было, брат,

      Если б надел ты на себя броню,

      Нежели железокованный шлем,

      Чтоб видеть дом Аттилы.

      Сидел бы ты в седле

      Солнце светлаго дня;

      Пришлось бы бледный труп

      Норнам оплакивать,

      А гунским щитоностным девам

      Изведать горе:

      Быть бы самому Аттиле

      В башне змей;

      А теперь эта обитель

      Для вас заготовлена.

      Такова «in varietate lectionis» мистическая речь Гудруны «quod etiam poesis tolerat»; из оной следует, что Гуннар приехал в гости совершенным колпаком: в домашнем платье (in häuslichen Gewändern) и в железокованном шлеме.

      На речи Гудруны Гуннар отвечает: «Поздно уже, сестра, собирать Нифлунгов!»

      И действительно, поздно: его просто вяжут по рукам и по ногам[81].

      Хаген тщетно защищает Гуннара.

      «Спрашивают (неизвестно кто): не хочешь ли владыко готов (?) искупить душу