Алхимическая столовая не впечатляла – она была на порядок меньше кафетерия Амбервуда. Я насчитала пять столов, за тремя из которых сидели люди в бежевых штанах и рубашках, точь-в-точь похожих на мой костюм. Наверное, здесь обедали мои товарищи по несчастью: все с золотистыми лилиями. Их оказалось двенадцать: значит, я стала «счастливой» тринадцатой. Интересно, что по этому поводу думает Шеридан? Задержанные были разного возраста, пола и цвета кожи, но я была готова биться об заклад, что все они – американцы. Кстати, в некоторых тюрьмах крайне важно создание ощущения, что ты – чужак. Но, поскольку цель этих тюремщиков состояла в том, чтобы вернуть нас в сообщество, я решила, что заключенных будут объединять общие культура и язык. Предполагается, что мы будем стремиться стать похожими на лучших представителей лиги алхимиков, да и вообще стараться изо всех сил. Глядя на них, я гадала, что с ними случилось, не найдется ли среди них моих союзников.
– Это Бакстер, – произнесла Шеридан, кивая в сторону сурового мужчины в белом. Он застыл у раздаточного окошка и внимательно поглядывал на заключенных. – Готовит он невероятно вкусно. Уверена, что ты будешь в восторге. А вот Эддисон. Она следит за обедом и ведет уроки изобразительного искусства.
Если бы не местоимение «она», я бы и не догадалась, что Эддисон – женщина. Ей, наверное, уже перевалило за пятьдесят, и она была облачена в строгий костюм – столь же официальный, как у Шеридан, но чуть менее элегантный. Эддисон вытянулась в струнку возле дальней стены и пристально за всеми наблюдала. Сбритые волосы на голове отросли короткой щетиной, а лицо с резкими чертами странно не сочеталось с тем, что она жует резинку. Единственным украшением служило алхимическое клеймо – неизменная золотистая лилия.
А я… я даже не ожидала, что она окажется преподавателем живописи, и тут мне в голову пришел новый вопрос.
– Я буду заниматься изобразительным искусством?
– Да, конечно, – ответила Шеридан. – Творчество – превосходное подспорье для исцеления души.
Заключенные негромко беседовали, однако, когда мы переступили порог столовой, в помещении воцарилась мертвая тишина. Все взгляды – как и заключенных, так и надзирателей – устремились прямо на меня. И ни в одном из них не сквозило дружелюбие.
Шеридан прочистила горло, словно мы еще не были в центре всеобщего интереса.
– Внимание! Мне хочется познакомить вас с новой гостьей. Это Сидни. Она только что завершила период размышлений и готова присоединиться к вам, идущим по пути очищения.
Я даже не сразу сообразила, что «периодом размышлений» Шеридан назвала мое время, проведенное в одиночной камере.
– Полагаю, вам будет нелегко ее принять, – ласково продолжила Шеридан. – Я вас в этом не виню. Бедняжка Сидни очень глубоко погружена во тьму, поскольку она была запятнана самым нечестивым образом: близким чувственным контактом с вампирами. Я пойму,