Кшися ничего не отвечала, рыдания сотрясали ей грудь, а рыцарь стоял перед нею, стараясь сдержать свою скорбь, а потом и ярость, и, усмирив себя, наконец повторил:
– Оставь же мне хотя бы надежду! Слышишь?
– Не могу, не могу! – отвечала Кшися.
Услышав это, Володыёвский подошел к окну, приложил голову к холодной раме. Постояв молча, он обернулся, подошел к девушке и тихо сказал:
– Прощай, красавица! Мне здесь делать нечего. Да пошлет тебе Господь столько счастья, сколько послал мне горя! Знай, что я прощаю тебя, ныне словом, а даст Бог, и сердцем прощу… Имей впредь больше сострадания к чужим мученьям и не давай пустых обещаний. Да что там… В лихой час переступил я эти пороги!.. Прощай!..
Усы у него дрогнули. Он поклонился и вышел. Старики втроем по-прежнему сидели в столовой. Они вскочили, кинулись к пану Михалу, но он только рукой махнул.
– Оставьте! – сказал он и вышел. – Пустое это!..
Из столовой он направился к себе в спальню по узкому переходу. Там, у лесенки, ведущей в девичью светелку, его поджидала Бася.
– Пусть Господь вас утешит и смягчит Кшисино сердце! – сказала она дрожащим от слез голосом.
Пан Михал, не взглянув, молча прошел мимо. И вдруг им овладел бешеный гнев, горечь переполнила сердце, он обернулся к ни в чем не повинной Басе, лицо его было искажено яростью и насмешкой.
– Дай Кетлингу слово, – сказал он, задыхаясь, – замани его, а потом растопчи, растерзай его сердце и ступай в монастырь.
– Пан Михал! – изумленно воскликнула Бася.
– Натешься вдоволь, насладись поцелуями, а потом иди, кайся!.. Ах, чтоб вам провалиться!..
Этого Бася не снесла. Один Бог видел, сколько самопожертвования было в ее пожелании, и в ответ она услышала несправедливый укор, насмешку и оскорбление в тот миг, когда жизнь бы отдала, лишь бы утешить неблагодарного. Этого пылкая душа ее не стерпела, щеки горели огнем, ноздри раздувались от гнева. Не раздумывая ни минуты, Бася, тряхнув непокорными вихрами, воскликнула:
– Так знай же, сударь, не я из-за Кетлинга иду в монастырь!
Сказав это, она взбежала вверх по лестнице и скрылась.
Рыцарь остолбенел от удивления, а потом, будто очнувшись, провел по лицу руками, протирая глаза, как человек, едва пробудившийся от сна. И вдруг, побагровев, схватился за саблю и страшным голосом закричал:
– Горе предателю!
Не прошло и четверти часа, как он уже мчался в Варшаву, лишь ветер свистел у него в ушах, да комья земли летели из-под копыт коня.
Глава XIX
Разумеется,