Может, это и правда всё фантазии? Парейдолия – как говорил мой психотерапевт. Я сидел на своей койке в пижаме и рассматривал комнату. В тёмное окно смотреть не хотелось, ведь там обязательно можно было кого-нибудь увидеть. Парни уже крепко спали, Рыжий сопел в такт новой разученной мелодии. Я вдруг подумал, что я ни разу не перекинулся с ним и словом. В дорогой лагерь ребята привозили не только чемодан вещей, а ещё и волокли с собой сумку. Мои же поношенные кеды, трико и пару футболок уместились в маленький мешок. У Рыжего я не видел даже пакета. Но его одежда выглядела аккуратно, хоть и ещё более бедно, чем моя. Может, поэтому он всегда один? Я превосходил всех по силе, со мной дружила красотка Джейн, меня бы просто не смели игнорировать, а вот его… у него даже не было пары в столовую.
Рыжий, кстати, был блондином. Рыжий – фамилия, я слышал, как он рассказывал об этом Роджерсу, но тому как всегда не было дела. Сейчас я чувствовал себя Рыжим и, может, поэтому проникся жалостью к нему. Уверен, никто даже не думал: не обидно ли, когда тебя все называют по фамилии?
– Рыжий! – я хотел подойти к его койке, уже свесил ноги, но всмотрелся в бездонную темноту на полу и подтянул ноги обратно под одеяло. Решил просто подвинутся ближе изголовью его кровати, которое находилось у моих ног, – Рыжий! – Блондин поднял голову и под лунным светом его голова казалась ещё белее, – эй, Рыжий, ты умеешь подтягиваться? – Он непонимающе помотал головой, – а отжиматься? Да что ты молчишь?!
Рыжий завожкался в темноте, и я напрягся, ожидая, что он тоже начнёт есть свои пальцы. К счастью, вместо мерзкого чмоканья послышалось чирканье ручки по листку бумаги. Блондин протянул мне тетрадь, на которой в лунном свете я прочёл: «я не умею говорить». Я почувствовал себя последним идиотом, кретином, придурком.
– Блин, Рыжий, прости, – хорошо, что в темноте он не видел моих глаз. Мне было слишком стыдно, – ты хорошо меня слышишь? – зачем-то я показал на уши и выговорил слова более отчётливо, обводя губами каждую букву. В темноте. Он кивнул, а я почувствовал себя ещё большим бараном. – Как твоё имя, Рыжий?
– «Алан»
– Рыжий…ой… то есть, Алан, а зачем ты ходишь на вокал? Ты же не поёшь или это как-то… эээ… возможно?
– «Я хожу слушать».
В темноте его лицо искажалось, глаза меняли форму, то удлиняясь, то сужаясь, лицо сливалось со стеной. И иногда мне было страшно, его молчание пугало ещё больше, но в этот раз я держал кошмар под контролем. «Если всё это в моей голове, то я решаю, страшно это или нет», – думал я. Наивный.
– «У