– Я не хочу про это думать, – еще сильнее нахмурился царь. – И тебе невместно – еще накаркаешь…
– Ладно, – усмехнувшись, махнул рукой Алексей. – Пойдем уже к ним. Пора торговать лицами…
Город же отдыхал.
По случаю конференции инженеров сделали выходной день. Вот и Николай гостил у своего дяди.
Тот вырос.
Сначала стал мастером. А потом и на инженера прошел аттестацию. И теперь находился там, в кремле. А он – тут, у него сидел дома. В ожидании, так сказать. Очень было любопытно узнать, что же там такого на конференции скажут. Ради чего их всех собирали?
– Чай будешь? – спросила тетя.
– А? – словно очнувшись, вынырнул из своих размышлений Коля.
– Чай, говорю, будешь?
– Да, не откажусь, – охотно согласился он, вставая с дивана.
Дивана…
Их семья очень прилично поднялась из-за него и дяди. Один – инженер, второй – профсоюзный лидер. А ведь лет двадцать назад – простые крестьяне.
Бедные.
Балансирующие на грани выживания. Не от хорошей жизни дядя подался в Москву на заработки. Да и племянник тоже.
Николай подошел к столу.
Сел чинно.
Налил себе в чашку заварки и, поднеся к самовару, подлил кипятку.
Чай.
Для простых людей он покамест был еще слишком дорог, но их семья его могла себе уже позволить. Но пили не в чистом виде. По обычаям, заведенным царевичем, мешали со всякими сушеными ягодками, травами и прочим. Вот и сейчас – рябинки сушеной подсыпали в заварной чайник.
Получилось немного терпко, но вкусно.
Молодой мужчина взял из плетеной вазы сухарь белого хлеба и, чуть размочив его в кипятке, откусил. Вкусно.
Нахлынули воспоминания о детстве.
О лебеде.
О голоде.
Страшные были дни. Отчаянные. Окаянные. Он до сих пор помнил глаза умирающего от голода братца младшего и свое чувство бессилия. И то, как смотрела мама.
Это было не передать. Не пересказать.
– Коленька, ты чего? – спросила тетя, увидев, как он резко помрачнел.
– Да так… Саню вспомнил, – ответил он, покрутив в руках кусок сухаря. – Иной раз ем и думаю: его бы тогда две-три краюхи могли спасти…
Посидели.
Молча.
У тети тоже дети умирали, и тоже от голода…
Однако сильно грустить не стали. Они вырвались из того бедственного положения. И сами, и другим родичам сильно подсобили. Те, кто остался жить там, под Тверью, если не как сыр в масле катались, то уж точно кушали сытно, одевались хорошо и зимой топились добро.
Да и тут, в Москве, дела шли ладно.
Из