Я чувствовала, будто на медленно трепещущих ресницах лежала огромная тяжесть. Выражение моего лица было таким бесстрастным, таким бесформенным и пустым, словно я была незавершенной скульптурой. Казалось, что оно никогда не изменится. Приготовив травяной чай, отправилась в гостиную к маме и Дефне. Они зажгли торшер в комнате, но он был настолько тусклым, что казалось, будто они сидели при свечах. Не стала включать свет, чтобы их не беспокоить. Отдав одну чашку матери, протянула другую Дефне. Сестра подняла голову, посмотрела на меня своими круглыми глазами и взяла чашку. Я немедленно отвела взгляд и уселась на единственный стул напротив них, положила локти на колени, сведя руки вместе, сжала кулаки и устремила взгляд на ковер посреди гостиной.
– Чем он может заниматься на улице в такой час? – тихо спросила мама, сделав глоток травяного чая.
Несмотря на то что мои демоны мгновенно собрались вокруг, я ничего не сказала, только стиснула зубы.
– Мне все равно, – прошептала Дефне, поднося руку к лицу и потирая глаза. – Главное, чтобы домой не возвращался.
– Не говори так, – сказала мама, глядя на Дефне. – Он твой отец.
– Мы все знаем, что он придет утром, – спокойно сказала я. – А теперь допивайте чай, а потом ложитесь спать.
Дефне фыркнула. Даже мысль о возвращении отца домой тревожила ее. В действительности дело было не в том, что сестре не нравился отец. Дефне была такой же, как мама. Обмануть ее было легко. Какой бы вред ни причинил отец, ее можно было вылечить одним добрым словом. И все же она была моей сестрой. Я ненавидела видеть ее такой несчастной.
– Я не буду скучать по нему, если однажды он уйдет и никогда не вернется, – заявила Дефне. Еще одна слеза скатилась по ее лицу и исчезла в ночи. На щеке сестры остался небольшой блеск. Это была лишь малая часть слез, которые дочь проливала по отцу.
– Я знаю, ты будешь ныть и скучать, – пробормотала, вставая со своего места. – Если бы отец сегодня вырвал твое сердце и растоптал его, завтра ты была бы ему благодарна за то, что этот человек вернул его на место.
Ни Дефне, ни мать не могли произнести ни слова.
– Спокойной вам ночи, – сказала тихим голосом, выходя из гостиной. – Насколько это, конечно, возможно в этом доме.
Моя комната всегда напоминала подвал, забаррикадированный от внешнего мира стенами. Они хранили следы моих безмолвных криков. Дневной свет не проникал сюда – быть может, я сама заглушала его. Когда бросилась на кровать, напоминавшую мне могилу с простынями, взгляд снова вернулся к потолку. Казалось, стоило закрыть глаза, как прошлое тут же поглотит меня.
Отцу было нелегко молчать. Но чего он не знал, так это того, что самым трудным для нас было выслушивать его оскорбления.
Часы на тумбочке показывали пять утра.
Горький привкус во рту вызывал тошноту; я села и прислонилась спиной к изголовью кровати. Кровь молчания текла в пустых жилах внутри меня. Взгляд поймал яркую тень уличного фонаря, падающую за занавеску. Солнце еще не взошло.