к шкиперу, простоявшему на мостике восемь часов: он сам безвылазно сидел в каюте, не решаясь выйти на палубу, чтобы не пропустить приглашения, если его все-таки позовут на аперитив. В конце концов он побрился и в последнем акте отчаяния даже налил в тазик воды и вымыл ноги, чего не делал уже много месяцев, а потом попытался постричь ногти на ногах, чего не делал уже много лет: все эти странные, парадоксальные приготовления делались в известном смысле ради аперитива, на который их явно не собираются приглашать. Примроуз сдалась первой и предложила Мартину, скорбно глядящему на корабль, видневшийся на пасмурном горизонте и напоминавший своим силуэтом Эмпайр-стейт-билдинг, купить вина у стюарда. (Попытайтесь найти причины, по которым Мартин не способен на такое простейшее действие и в итоге отправляет Примроуз поговорить со шкипером.) Вино наверняка купить можно. (Мартин, старый сквалыга, хотел прикупить
pinard[43].) Но они со шкипером в одной лодке. В буквальном смысле. К тому же шкипер был не уверен, что они смогут пополнить запасы на Кюрасао. Возможно, он телеграфирует в представительство компании, чтобы им подготовили, так сказать, провиант… Долгий день тянулся до самого ужина, за которым Мартин сидел молчаливый, мрачный и пил слишком много вина – почти ненавидя его за то, что мог пить его
только за ужином, – практически не в состоянии поддерживать разговор с бедными сальвадорцами и каким-то хмурым персонажем, которого видел мельком сквозь приоткрытую дверь, когда тот надевал новые деревянные башмаки. Мыслимое ли дело, что даже после ужина, даже после того как шкипер, должно быть, давно залег спать, Мартин все еще медлил, топчась на пороге каюты на своих относительно чистых, хоть и распухших ногах, все еще как бы ждал – бог весть чего – и явственно различал сквозь хриплый казачий хор ветра, треск электрического вентилятора, грохот моторов и моря, слова «аперитив, аперитив», на мотив «Frère Jacques» в бесконечном повторе…
Безмолвный, он взошел на пик у Брагман-Блафф.
Безмолвный, он взошел на пик у Манки-Пойнт.
…Как не писал Китс[44].
Прощай, территория la mordida – прощай, и пусть Господь Бог ниспошлет тебе скорбей! (Нет, беру свои слова обратно: скорбей тебе и так отпущено с лихвой. Живи, треклятая Мексика, живи, являя собой пример христианского милосердия, которое там у вас исповедует повсеместно, пока тебя не погубит мерзость запустения!)
27 ноября. Но это было ничто по сравнению с теми мучениями (когда они почти вышли из Дарьенского залива напротив Барранкильи – маленького barranca[45]?), которые Мартин испытывал на следующий день, хотя поднялся ни свет ни заря, сделал зарядку, причем самый сложный индийский комплекс, почистил зубы – бережно и осторожно, ведь в напряжении творчества, а также в стремлении к чистоте, потому что вчера, в день почти без спиртного, чистил их не менее 8 раз. В целом день получился здоровым, проведенным большей частью на солнце. С другой стороны, похоже, что теперь
