– Неужели не понятно, доктор Мейсон? – едва слышно проговорил старик. – Украл.
– В том-то и дело! Зачем было мелочиться человеку с таким размахом? На вашу беду, Малер, когда в бараке стало известно о краже сахара, я смотрел на вас. Не повезло вам и еще по одной причине. Когда мы пили кофе несколько минут назад, я украдкой отхлебнул из вашей чашки. Вы туда бухнули столько сахара, что я проглотить не смог эту гадость. Надо же такому случиться, Малер, не правда ли? Погореть из-за какого-то пустяка! Но так уж повелось: матерому преступнику нечего опасаться крупных промахов. Он их никогда не совершает. Если б вы не трогали сахар, когда били радиолампы, я бы ни за что вас не заподозрил. Кстати, а где остальной сахар? Припрятали? Или выбросили?
– Вы совершаете серьезную ошибку, доктор Мейсон, – на сей раз твердо, без единой нотки вины или тревоги произнес Малер. Но меня ему было не провести. – К лампам я даже не притрагивался. А из мешка взял лишь несколько пригоршней сахара.
– Ну разумеется. – Я помахал «береттой». – Назад, к вездеходу, приятель. Заглянем в ваш чемодан.
– Нет!
– Не валяйте дурака! – оборвал я его. – У меня в руках пистолет. И я не колеблясь пущу его в ход, уж вы мне поверьте.
– Верю. Думаю, вы способны на крутые меры, если нужно. Я не сомневаюсь, вы человек решительный, доктор. Но в то же время упрямый, импульсивный и плохо разбирающийся в людях. Однако я уважаю вас за умелые, инициативные действия в обстановке, которая сложилась отнюдь не по вашей вине. И потому не желаю, чтобы вы выставляли себя на посмешище. – Он взялся за лацкан своего пальто. – Позвольте кое-что показать вам.
Я выставил вперед «беретту», но напрасно. Малер неторопливо достал откуда-то из внутреннего кармана книжечку в кожаной обложке. Отступив на несколько шагов, я открыл удостоверение.
Одного взгляда было бы достаточно. Десятки раз я видел такие документы и все же смотрел на эту книжечку словно впервые. Опешив, я не сразу пришел в себя, чтобы осознать смысл открытия, чтобы утишить страх, возникший следом за ним. Я медленно закрыл удостоверение, опустил снежную маску и, подойдя к Малеру, стянул маску с него. Луч фонаря высветил бледное, посиневшее лицо старика с напрягшимися желваками: у него зуб на зуб не попадал от холода.
– Дохните, – велел я.
Он послушно дохнул. Ошибки быть не могло: я слышал характерный сладковатый запах ацетона. Ни слова не говоря, я вернул старику удостоверение и сунул пистолет в карман парки.
– Давно болеете диабетом, мистер Малер? – после долгой паузы произнес я.
– Тридцать лет.
– У вас довольно тяжелая форма болезни.
В отличие от многих своих коллег, я не считал нужным скрывать правду от пациента. Ко всему прочему, если диабетик дожил до столь преклонного возраста, то лишь оттого, что соблюдал диету и разбирался в методах лечения недуга, поэтому знал о нем, как правило, все.
– Того же мнения и мой доктор, – произнес Малер с невеселой