– Почти все.
– Но каким образом это ему удалось?
– Погоди, Джосс, – перебил я его. – Что случилось с рацией?
– Что? – Мой вопрос застал Джосса врасплох. – Что с нею случилось? Иначе говоря, каким образом передатчик мог упасть? Даже не представляю себе, сэр. Знаю только одно: сами по себе кронштейны не могли подвернуться. Ведь передатчик и аппаратура весят без малого сто восемьдесят фунтов. Кто-то это сделал специально.
– Рядом с рацией никого, кроме стюардессы Маргариты Росс, в это время не было. Все это отмечают.
– Да, но скажите ради бога, зачем ей понадобилось делать подобную глупость?
– Не знаю, – ответил я устало. – Я очень многого не знаю. Знаю одно: именно она сделала это… Кому, кроме нее, проще всего было подсыпать зелье в напитки пассажиров?
– Господи! – тяжело вздохнул Джосс. – И то верно. В напитки, а может, в леденцы, которые дают пассажирам при взлете.
– Нет, – решительно мотнул я головой. – Ячменный сахар не может отбить вкус зелья. Скорее всего, она положила его в кофе.
– Должно быть, она, – согласился радист. – Однако… Однако она вела себя так же странно, как и все остальные. Пожалуй, даже более странно.
– Наверно, было отчего, – угрюмо проронил я. – Ладно, давай возвращаться, пока не окоченели. Когда останешься с глазу на глаз с Джекстроу, расскажи ему обо всем.
Спустившись в нашу берлогу, я на несколько дюймов приоткрыл крышку люка: когда в тесном помещении собралось четырнадцать человек, немудрено и задохнуться. Потом взглянул на термограф. Он показывал 44 градуса ниже нуля.
Улегшись на полу, я завязал капюшон, чтобы не обморозить уши, и спустя мгновение уснул.
Глава 4
Понедельник, с 6 утра до 4 пополудни
Впервые за четыре месяца забыв перед сном завести будильник, проснулся я поздно. Тело онемело, от неровного деревянного пола болели бока, меня бил озноб. Было темно, как в полночь. С тех пор как край солнца в последний раз в году появился над горизонтом, прошло уже две или три недели. Небо освещалось тусклым светом сумерек лишь в течение двух-трех часов до и после полудня. Стрелки на светящемся циферблате часов показывали половину десятого.
Я извлек из кармана фонарь. Отыскав керосиновую лампу, зажег ее. При тусклом ее свете, не достигавшем углов помещения, можно было разглядеть похожие на мумии фигуры, скрючившиеся на койках или раскинувшиеся в самых нелепых позах на полу. Изо ртов вырывались клубы пара, конденсировавшегося на обледенелых стенках жилища. Местами языки льда достигали световых люков. Это объяснялось тем, что тяжелый холодный воздух проникал ночью через входной люк внутрь помещения. Судя по показаниям термографа, температура наружного воздуха была 48 градусов ниже нуля.
Некоторые