А в школу, выходит, не очень надо, поскольку учительница сына, не выдержав голосового напряжения от общения с тридцатью ангелочками, свалилась с ларингитом.
Посему я и сын в темноте сидим на кухне, вернее, не совсем в темноте – освещаемые настольной лампой. Сын пишет диктант, потому что у мамы девиз: ни дня без учёбы, которая в школе уже неделю отсутствует.
Глаферья в корзинке разминает затёкшие за ночь конечности. Сын периодически отвлекается на домашнюю любимицу и потихоньку ей завидует:
– Вот, Блошкиной учить буквы не надо.
– Поэтому она и читать никогда не сможет! – поверх очков, почти как училка, смотрю на сына.
– А меня вполне устраивает, как ты читаешь мне книжки. Тебя интересно слушать! Я всё равно никогда так не смогу. Зачем мне вообще буквы учить? – Денис задумался и пытается через нос добраться своим пальцем до мозга. Видимо, в поисках ответа.
Тут же прерываю его глубоко зашедшие исследования.
– Убери палец из носа! Курицы не умеют читать и у них нет выбора. Вот и Глаферья вынуждено сидит в корзинке, потому что так за неё решили мы.
И тут Глаферья, взмахнув крыльями, вылетает из корзины прямо на пол. Вот она уже перед нами. И совсем не курица, а настоящая орлица! Приземлившись, тут же кладёт голову набок и косо, как умеет только она, посматривает на меня: что, съела свою дурацкую теорию?
– Блошкина, иди в корзину, – сын хватает курицу, но она успевает оставить на ковре следы своего кратковременного пребывания на свободе.
– А-а-а! – несусь с бумажкой, чтобы убрать «след» и выставляю корзинку с Блошкиной на балкон, туда же ставлю и еду для неё.
– Мама, там холодно. Она замёрзнет, – вмешивается в происходящее сын.
– Все куры живут во дворе, на улице!
– А наша – особенная! – подняв палец вверх, изрекает Денис.
В момент комплиментарных откровений сына наша «особенная» курица, сев на край корзинки, и балансируя на нём, из темноты балкона сосредоточенно всматривается в подсвеченную лампами жизнь за стеклом. Вычисляет своим куриным взглядом меня и, наклонив голову набок, не специально, конечно, а из-за своей болезни – укоризны, надо заметить, от этого в её взгляде несомненно больше, – цепляется за мои глаза.
Делаю вид, что мне всё равно – нас не пробьёшь! – отворачиваюсь и продолжаю, как ни в чём не бывало, диктовать сыну: Эмине, Минэ, Камиль…
Сын пишет и недовольно произносит:
– Пишем всякие глупости!
– Идём от простого к сложному!
– Не интересно!
Наш спор прерывает настойчивая дробь в балконное стекло.
Оба поворачиваем головы в сторону источника шума.
Глаферья,