– Лёха говорил, что да, надо из штанов выпрыгивать, даже какие-то задумки имел на этот счёт. Кому он должен я так и не понял, – старик замолчал.
Хотя я уже не был уверен, что он старик. Не смотря на атрофированное тело, глаза живые, с блестящей поволокой, а движения энергичные.
– Лично я никому не должен, не заимствовал! Считаю, что главная цель – не сдохнуть, быть-существовать. Понимаешь? Очень скоро, поверь мне, придётся не быть, поэтому «быть» в любом виде – уже великое достижение! Это, как с альфа-самцом, стремишься всю жизнь им стать, бородою тянешься, подпрыгиваешь, делаешь вид, а что по итогу? Да ничего! – дядя Витя показал кукиш в пустоту, – Был один, Сашка Македонский, да и тот по слухам – пидорас!
После чего стал расспрашивать что я натворил, планирую ли признаваться. Я отвечал неопределённо:
– На депутатской работе – куда ни плюнь окажется что под статьёй ходишь, а крепкие напитки за вредность не положены, приходиться от семейного бюджета отнимать.
Дядя Витя охотно соглашался, что ему во власть не надо, ибо там хуйня творится почище, чем у его брата в шиномонтаже.
Через несколько часов, когда я сгрыз десяток сушек, макать в кипяток мне не нравилось, камера стала наполняться задержанными. Ребята были юные, кичились изломанной судьбой, наперебой что-то рассказывали, считая свою историю самой трагич
Последним втолкнули белоголового парнишку. Куртка была разорвана, а на щеке сияла свежая царапина, след жесткой поимки. Глядя на него, я мысленно поблагодарил спецназ, который со мной обошёлся очень мягко, если не сказать нежно.
– Жена должна родить со дня на день! 39-я неделя пошла! На сохранении. А я здесь! Они меня выпустят?
– Может, конечно, и выпустят, – пытались успокоить его арестанты, – Но шансов нет.
Парень с трудом сдерживался чтоб не размякнуть и стал рассказывать, как они с приятелем забрались в чей-то гараж и пытались оттуда украсть не то лодку, не то мотоцикл. Было темно, сыро и грустно так, как бывает только в начале весны, а зачем полезли он и сам не знает. Слёзы уже потекли по щекам, и он стал размазывать их по свежей ране.
– Всё равно не продать, барыг-то знакомых нет.
Дядя Витя, гремя чайником, перебил:
– Запомни, ты всё делал один! – проскрипел он, подливая кипяток, – Поплачь, тут стесняться некого.
Парнишка закрыл глаза руками, и начал хватать воздух ртом, а сидельцы наперебой наставлять как выйти на порядочного барыгу.
Камера, и без того тёплая наполнилась взволнованным дыханием нескольких человек и разномастными запахами пота, сдобы, табака, плесени и мокрой побелки.
– Как мне поступить? Признаться или «сидеть» на 51-й?4