– Ладно тебе, наставничек, не сердись. Это же шутка-прибаутка Бруга! – я шагнул в темноту, и фонарь лизнул сырые камни колодца. Дна было не видать.
– То-то же, – надменно хмыкнул Лих, совсем по-надзирательски нависнув надо мной. – Будешь знать, как задирать цеховика.
– Уж буду знать, – согласился я. А шепотом добавил, зло обнажив зубы. – Пижон хренов.
Запах сырости, плесени и тухлой воды. Добавь к нему капанье с потолка, писк потревоженной крысы – и вот тебе бехровский отстойник. Почти бесконечный туннель, куда с поверхности стекает мерзость городских улиц. Здесь чертовски темно – даже для меня – и остается только гадать, что за зловонная жижа хлюпает под ногами. Но оно и к лучшему, что не видно деталей… Даже Лих, кажется, специально держит масел-фонарь повыше: дрожащий свет скользит по лоснящимся стенам, гладит поросли чего-то противного, прикипевшего к потолку клубками мокрых ниток… Но под ноги – ни-ни! Рассмотришь вдруг, в чем вязнут башмаки; разглядишь, что наступил вовсе не на мертвую крысу – и прощайте утренние миксины, так уютно осевшие в желудке!
Сейчас я сам чувствую себя миксиной. Вымокшей, выпачкавшейся, одуревшей от вони. Черт знает, чем они живут и в каких каналах водятся, но отстойник – самое подходящее место для такого рыбочервяка.
На липких стенах коллектора поблескивают слизни, кишащие меж кирпичей. Жирные, неопределенного цвета, они сползаются в целые желейные стада вокруг полукруглых прогалин – туннелей поменьше. Туннели перекрыты решетками, старыми и ребристыми от ржавчины, и сквозь рыжие прутья течение приносит сточные воды. Не жидкие, но и не вязкие, они хлещут натужными толчками: как будто туннели простужены и прокляты вечно сморкаться.
Хлам, помои и дикая вонь – вот она вся, изнанка бехровского лоска.
Нога вдруг путается в чем-то, и я, чтобы не упасть, шлепаю подошвой по жиже. Брызги летят в стороны – и Лих грязно ругается.
– Можно поаккуратнее?! – шипит он, осматривая свои модные бриджи. Чуть ниже колена, на темно-синей ткани, кажущейся почти черной в сумраке подземелья, мокро блестит. Парня передергивает, и масел-фонарь скрипит в его ладони.
– А чем ты думал, дружище, одеваясь как на свиданку? – огрызаюсь я, ощущая, как что-то холодное и липкое затекает в башмак.
– А как еще-то? – Лих пытается оттереть пятно, но только сильнее размазывает, марая пальцы. Поднеся их к носу, он сдавленно кашляет – совсем как кот, наглотавшийся шерсти. – Что мне, в комбезе идти? Типа по городу?!
– Как будто комбез будет хуже твоих обшварканных шмоток, – я оставляю его позади, стараясь не замечать, как хлюпает в башмаке. – Или обратно ты не через город собираешься?
– Ой, да иди ты! – бросает Лих мне вслед. И это вместо справедливого «извини, Бруг, ты мудрец, а я просто не подумал, потому что тупой».
Коллектор не меняется. Он совершенно тот же, что одну, что две сотни шагов назад. И готов поклясться, впереди нас ждет всё та же однообразная клоака.