Он слышал, как голоса подымаются громче. Высокое кудахтанье – это Бочонок хохочет.
На, Сат.
Он глянул вниз. В руке белое виски в банке от повидла. Поднял и отхлебнул.
Нравится мне, ко всем чертям, старина Саттри, сказал Джон Клэнси.
Он сидел на комковатом подлокотнике мягкого кресла. Что-то обсуждалось. Взглянуть на него нагнулась доска-негритянка. Он слишком пьяный, сказала она.
Саттри поднял стакан в немом согласии, но она уже пропала.
Кто-то встал с кресла. Должно быть, он на них опирался, потому что сейчас же провалился в глубины, которые те освободили, разлив на себя виски. Лицо его клином воткнулось в тухлый угол обивки.
Он побормотал в затхлые пружины.
Кто-то помогал ему. Он вынырнул из грезы, удушенное яростью лицо орало на него. Его шатнуло к двери. В коридоре свернул и пробрался в тылы дома, отталкиваясь от стенки к стенке. Откуда-то из щелей взялась черная женщина и направилась к нему. Они сделали по ложному выпаду. Она прошла мимо. Он треснулся о бюро и опрокинулся, и пошел дальше. В тылу коридора побарахтался в занавеске и встал в какой-то комнатке. Где-то перед ним с ритмичными хрюками размножались люди. Он попятился. Потянул за дверную ручку. Утроба его не выдержала, и мерзкие жидкости у него в желудке поднялись и изрыгнулись. Он попробовал поймать это в руки.
Боже, сказал он. Вытирался он занавеской. Отыскал дверь и вошел, и рухнул в прохладную темень. Там стояла кровать, и он попробовал под нее заползти. Важно, чтоб его не нашли, покуда он хорошенько не отдохнет.
В оцепенении своем он грезил о беспорядках. Где-то с треском рухнуло окно, полное стекла. Ему послышались пистолетные выстрелы. С трудом попробовал проснуться, но не сумел. Щеке своей дал переползти на такое местечко на полу, где было прохладнее, и заснул снова.
Пришел к нему сон об исповедовании. Стоял он на коленях на холодных каменных плитах у алтарных врат, где винный свет церковных свечей отбрасывал его брюзгливую тень ему за спину. Склонялся в слезах, покуда лоб его не коснулся камня.
Когда он проснулся, голову его овивала какая-то тухлая вонь. Язык покрылся тусклой пластинкой блевоты. Между ним и пыльной лампочкой, горевшей в потолке, клонились темные лица. Эй, малый, эй, малый, говорил голос. Он почувствовал, как его телепают с бока на бок. Закрыл глаза. Нужно перетерпеть это ненастье.
Не годится мне такое. Вынайте его отсюда.
Его резко вздернули стоймя за подмышки. Он глянул вниз. Грудь его чашками обхватывали черные руки. Ав? спросил он. Ав?
Она склонилась заглянуть ему в лицо. Тусклые запыленные глазные яблоки в паутинке крови. Где дружки твои? А?
Ничо от него не добьесси.
Он наблюдал, как его пятки тащатся по линялому садику линолеума.
Увижу этого вострокочанного мудня, с которым он сюда пришел, наслюню ему всю жопу из заебацкого дробовика.
Куда мы идем?
Чо говорит?
Идти можешь? Эй, малый.
Нихрена