Мобильник на столе пискнул, принимая сообщение. Цифры на экране мигнули: четыре утра.
Я поморщился: рисунки были закончены, оставалось написать письмо, прикрепить файл и отправить, но я не хотел делать этого при Артуре. Через два часа желтоголовый грузовик заберет гробы, я отдам ключи от склада и, наконец, буду свободен.
– Бояться нужно не мертвых, – бормотал Артур. Он не смотрел в мою сторону. Говорил тихо, почти неслышно, словно пытался убедить в этом не меня, а самого себя.
Я промолчал. Работая сторожем на складе похоронного агентства, я давно понял, что живые были гораздо хуже. Я часто слышал, как родственники, выбирая гроб и венки, вспоминали старые обиды, липким шепотом пересказывая грехи покойника. Под видом правды бесстыдно обнажали тайны того, кто уже никогда не сможет ответить, а после, смиренно потупясь, покупали траурные ленты с надписями: «дорогому», «любимому», «незабвенному».
Артур протяжно зевнул, потер глаза, прошелся, разминая затекшие ноги.
– Зря ты, Пашка, вернулся, зря, – ворчал он, меряя шагами комнату, – кто умножает познания, умножает скорбь. Екклесиаст, глава первая, стих восемнадцать.
Артур любил цитировать Священное Писание и всегда находил нужную фразу. А когда красноречия не хватало, он открывал рабочую сумку, где рядом с договорами на ритуальные услуги, каталогом гробов и рекламой крематория лежала Библия. С ней он не расставался никогда. Перед оформлением заказа на похороны он, будто случайно, доставал Библию, клал перед заплаканными родственниками покойника, и вид этой книги в кожаном переплете, с множеством разноцветных закладок внутри, оказывал на клиентов гипнотическое действие.
– Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Екклесиаст, глава восьмая, стих одиннадцать, – говорил Артур.
И под его холодным пронизывающим взглядом становилось неуютно и стыдно. Хотелось раскаяться и отдать любые деньги, откупаясь от совести, словно этот сероглазый юноша мог забрать тяжелое чувство вины перед теми, у кого больше нельзя попросить прощения.
Я не боялся мертвых. Но сегодня в привычной тишине склада я не чувствовал себя в безопасности. Не потому, что за дверью комнаты темными рядами тянулись вереницы новеньких, пахнущих лаком и древесиной гробов, высоких, в человеческий рост металлических крестов, тяжелых венков, украшенных цветами и лентами, и стальных табличек с каллиграфически выгравированными фамилиями. Нет, я давно привык к этому. Гробы и кресты не пугали меня, как шофера не пугают дорожные знаки, а пожарного – языки пламени.
Дело было в другом. Прислушиваясь к уличному шуму, я боялся узнать среди ночных шорохов и редких всхлипов автомобильных клаксонов звонкий стук каблуков Киры.
Чтобы не думать о ней, я подошел к окну. Сквозь тонкие пластины жалюзи я разглядывал пустую улицу, темные