Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.
Исследователи, говоря о княжеских «постригах», указывали на чрезвычайную древность этого обряда, возводя его к языческим инициациям или средневековым рыцарским посвящениям. При этом непонятным оставался вопрос: почему Церковь Древней Руси освящала своим авторитетом такой языческий обычай, как «постриги»? Ответ на него, как правило, искали в ситуации «двоеверия», обычной для этого периода истории русского общества. С этим предположением можно было бы согласиться, но оказывается, что высшие церковные иерархи не только мирились с этим обычаем, присутствуя при его проведении, но и активно участвовали в нем.
Поэтому надо искать смысл «постригов» не во внешней обрядности, а в их более глубоком значении. Вплоть до конца XIX в. в России существовал обычай, когда при вступлении на престол нового государя все подданные обязаны были принести ему присягу. Эта традиция восходила к временам Древней Руси, когда боярин при переходе к новому князю обязан был принести ему присягу. Формуляр крестоцеловальных записей, составлявшихся при клятве бояр к новому сюзерену, сохранился в одном из сборников митрополичьего архива. Из него видно, что боярин приносил присягу не только князю, но и его детям, причем не только от себя лично, но и от имени своих детей: «А мне, имярек, и детей своих болших к своему государю, к великому князю имярек, привести, и к его детем»[54].
При этом приносить присягу наследнику князя можно было только после того, как тот пройдет обряд «постригов». История Древней Руси – история сурового времени, когда человеческая жизнь, даже княжеская, могла оборваться внезапно. Если учесть, что тогдашние взаимоотношения строились исключительно на личных связях, неожиданная гибель князя могла стать катастрофой для целого княжества. Обряд «постригов» служил гранью, обозначавшей дееспособность (разумеется, ограниченную) юного княжича. В ходе него он объявлялся наследником своего отца, формальным субъектом взаимоотношений, а значит, ему можно было приносить присягу.
В тогдашних условиях трехлетний возраст княжича был определенной гарантией того, что он впоследствии доживет до полного совершеннолетия. Характерен в этом плане эпизод русской истории уже из XVI в. Когда в марте 1553 г. царь Иван Грозный сильно заболел, он потребовал от бояр присягнуть своему пятимесячному сыну царевичу Дмитрию. С этим не могли смириться многие бояре, предложившие принести присягу уже взрослому князю Владимиру Старицкому, двоюродному брату царя. И хотя в итоге почти все бояре подчинились требованию государя и присягнули Дмитрию, впоследствии оказалось, что они были правы: спустя пару месяцев царевич умер.
Вскоре после рождения старшего сына казалось, что все проблемы в семье великого князя остались позади – 15 января 1397 года на свет появился второй сын Иван[55]. Зимой 1398 г., когда старшему сыну Василия I исполнилось три года, Софья Витовтовна повезла его в Смоленск к отцу. По этому поводу московский летописец