Вот и сегодня Жак решил удобного момента не упускать.
С раннего утра мадам герцогиня отправилась в Фонтевро на богомолье – слишком показное по мнению де Вийо. Поэтому, уловив собачьим чутьем напряжение и нервозность в поведении герцога, шут уговорил его на шахматную партию.
Невнимательность в игре и досадные промахи господина убедили Жака в том, что его светлость целиком и полностью занят мыслями об отъезде герцогини. И мысли эти не из приятных. Поэтому, едва фигуры были отброшены, де Вийо поднял с полу шахматного короля, поставил его против королевы и, двигая ими в такт песенке, гнусаво затянул:
Брак по любви – несчастный брак:
Один из двух всегда беспечен,
Всегда обманут и дурак,
И потому сей брак не вечен.
Женись с расчетом на деньгах,
Жена стократ милей в расчете!
И вот ты сыт, и вот ты благ,
Не станешь плакать, что рогат –
Кто ловок, тот и при рогах
Всегда в большом почете!
Раньше эта песенка неизменно веселила герцога, утешая и радуя Жака. Однако сегодня, еще не допев до конца, он понял, что момента не угадал.
Тяжелый неприязненный взгляд Луи Анжуйского завис между ними над игральным столом, сгущая вокруг Жака тишину, которая с каждой секундой делалась все более зловещей. А потом герцог и вовсе прошипел сквозь зубы:
– Пошел вон!
И когда резво кинувшийся к двери Жак уже готов был скрыться за ней, в спину ему долетело:
– Отправляйся конюшим в Шинон! И чтобы я тебя больше не видел!
1.
Вряд ли даже достигнув нового места службы и успокоившись, Жак де Вийо смог до конца разобраться в причинах своей отставки. Позволявший ему говорить всё и обо всех, герцог Анжуйский никогда прежде не опускался ни до такого тона, ни до такого гнева. И уж конечно, никогда в жизни, даже в самом страшном сне, господин де Вийо не мог себя представить отлученным от Анжуйского двора, пусть и в почетной должности конюшего!
А между тем, причины для перемен были.
И если бы шутник Жак относился к людям, которых привык высмеивать, чуть более внимательно, он бы давно понял, что отношение его господина к жене перешло некую черту, за которой любые насмешки и колкости кажутся уже святотатством. Что восемь лет безмятежного семейного тепла и покоя, ни разу не омраченного взаимным непониманием, не обратились в привычку, как следовало ожидать, а проросли новым, крайне неудобным и беспокоящим чувством, имя которому Любовь!
Да, герцог Анжуйский вдруг полюбил свою жену.
И эта самая Любовь, так презираемая и, что уж тут греха таить, всегда его светлостью отрицаемая, словно в отместку обошлась с ним совсем не так, как обходится обычно с теми, кто ей предан.
Первым делом, она сорвала пелену обыденности, застилавшую герцогу глаза,