– Ну, хватит!
Жан соскочил с сундука и встал против Карла. Рука, которую он протягивал для рукопожатия, сжалась в кулак.
– Можешь не продолжать. Всего этого я уже наслушался! Хотя твои имперские амбиции мне тоже хорошо известны. Ты и свою Лотарингию сдашь, лишь бы слепить один большой кулак с французами или германцами. Но я другой, Карл! И своего упрямства не стыжусь. С детства, не от кого-нибудь, а от своего отца только и слышал: «Бургундия, Бургундия!» – и нет для меня другой империи, кроме этой земли! Так что, слепись хоть вся Европа в одну кучу, моя Бургундия станет в этом кулаке вот таким вот неудобным пальцем!
И, сложив увесистую фигу, Жан сунул её герцогу под нос.
Карл невольно отступил на шаг.
– Ты забываешься, Жан!
– А не надо было выводить меня из себя.
Бургундец вернулся к сундуку и сел на него уже боком.
– Я всю свою жизнь почитал отца. Спроси любой: «Кто первый после Бога?», и я бы не задержался с ответом. Но теперь мне надо заставлять себя войти в его комнату. Болезнь победила, а видеть Филиппа Бургундского побежденным для меня невозможно! Ты ведь тоже говоришь, что любил его, Карл, поэтому обязан понимать, что именно ради отца я продолжу то, что делал он, только более решительно!
Карл Лотарингский тихо вздохнул.
Собственно говоря, а чего он еще хотел? Жан оставался Жаном, и ждать от разговора с ним какого-то иного исхода было глупо. Но долг перед умирающим Филиппом следовало исполнить до конца, поэтому, как можно миролюбивее, оставляя то ли себе, то ли Жану последний шанс, герцог спросил:
– Чего же ты, в конце концов, хочешь?
Коротышка радостно осклабился.
– Я рад, что ты захотел узнать мои планы, и охотно ими поделюсь, тем более, что после смерти отца мне никто и ничто не помешает. И тебя с твоим германским тестем я, кстати, тоже не боюсь. Прежде всего, Францию я губить не собираюсь. Только поставлю её на место. Бургундия уже почти государство – нравится тебе это или нет. И я – прямой потомок Жана Доброго – сумею сделать её даже более могучей, чем была подыхающая ныне Франция! Кто еще вольет живую силу в древо Валуа? Правящая ветвь династии отсыхает, и мой полоумный кузен Шарль тому прямое доказательство. Про кузена Луи даже не говорю! Провидение подарило ум и силу нашему роду. Отец вынужден был смириться с положением второго человека в государстве, но мне выпал шанс жить и править в такое время, когда довольствоваться положением второго просто преступно! Наконец, я единственный изо всех моих недоумков братьев, кто умеет управляться с армией. Я многому научился у Баязета, когда жил в плену…. Да, Господи, зачем тут много перечислять?! Кому ж и править, как не мне?
Опершись о край грубо сколоченного стола, кое-как прикрытого старой попоной, Карл Лотарингский наблюдал за Жаном со смешанным чувством презрения и досады.
Все ясно, бесполезный этот разговор ни к чему не приведет.
Но в задрожавшем словно от страха свете единственной свечи фигура Бургундца приобрела вдруг что-то зловещее – то ли от взлетевшей к потолку