Остаток утра работалось тяжело. Мало того что пришла целая серия мелких поручений, которые требовали сосредоточенности, так еще Уинстон едва сдерживал смятение перед телеэкраном. Внутри его бушевало пламя. Обед в душной, людной, шумной столовой превратился в настоящую пытку. Он надеялся посидеть за едой в одиночестве, но не повезло: рядом плюхнулся придурок Парсонс, чей запах пота почти перешиб резкую вонь тушеного мяса, и принялся без умолку болтать о подготовке к Неделе ненависти. Особенно он распинался о двухметровой голове Большого Брата из папье-маше, что мастерила его дочурка с отрядом Разведчиков. Из-за шума расслышать Парсонса не получалось, и Уинстон постоянно переспрашивал, из-за чего дурацкие фразы сослуживца бесили еще сильнее. Лишь раз удалось мельком увидеть темноволосую: она сидела в дальнем конце столовой с двумя другими девушками и Уинстона как бы не заметила. Больше смотреть в ту сторону он не осмелился.
Во второй половине дня полегчало. Сразу после обеда прислали необычное и сложное поручение, ради которого пришлось отложить в сторону остальные дела. Требовалось фальсифицировать производственные отчеты двухлетней давности таким образом, чтобы дискредитировать члена Центра Партии, попавшего в опалу. В подобных делах Уинстон изрядно поднаторел, и ему удалось выбросить темноволосую из головы на два с лишним часа. Потом в памяти снова всплыло ее лицо, и его охватило неудержимое желание побыть одному. Такой неожиданный поворот требовалось осмыслить. Сегодня Уинстону предстояло провести вечер в Доме культуры. Он быстро проглотил в столовой безвкусный ужин, затем поспешил в ДК, где принял участие в напыщенной клоунаде под названием «дискуссионная группа», сыграл две партии в настольный теннис, выпил несколько порций джина и просидел полчаса на лекции «Ангсоц применительно к шахматам». Душа его изнывала от скуки, и все же впервые за долгое время Уинстону не захотелось отлынивать от вечера в ДК. Стоило увидеть: «Я тебя люблю», – как в нем вспыхнуло желание выжить, и риск по мелочи потерял смысл. И лишь в двадцать три часа, уже дома, лежа в темноте, которая спасает даже от телеэкрана, если молчишь, Уинстон смог предаться размышлениям.
Перед ним стояла чисто физическая задача: связаться с девушкой и договориться о встрече. Уинстон больше не считал, что она заманивает его в ловушку. Судя по неподдельному волнению, с каким она вручила записку, это вовсе не так. Вполне очевидно, что незнакомка перепугалась до смерти, чего и следовало ожидать. Мысль пренебречь признанием он даже не рассматривал. Всего пять ночей назад Уинстону хотелось проломить девушке голову камнем, но нынче это не имело значения. Он думал о юном, нагом теле, привидевшемся ему во сне. Раньше он считал ее обычной дурочкой, у кого голова забита ложью и ненавистью, а тело подобно льду. При мысли, что он может ее потерять, что белое, упругое тело от него ускользнет, Уинстона