От церкви вниз и впрямь убегала улица. Мгла сгущалась. Но избы стояли темные – электричество экономили. Лишь дымы над крышами выдавали присутствие людей. Свет горел в единственной, ближайшей к церкви избе. Как раз в той, что была нужна.
Сержант распахнул калитку, вошел в незапертую прихожую. Коротко стукнув, толкнул дверь в жилое помещение.
У окна за столом, накрытом скупой деревенской снедью, сидело несколько хмурых, хмельных человек.
При виде ввалившегося с холода сержанта кто-то поставил недопитую стопку с самогоном. Кто-то, напротив, торопясь, опрокинул в себя.
Сержант, понявший, что пьют здесь не с радости, кашлянул аккуратно.
– Разыскиваю Понизова. – Сержант сверился с листочком в руке. – Константин Александрович.
Со своего места поднялся худощавый, рано поседевший сорокалетний мужчина со щетиной на подбородке: то ли ранняя борода, то ли недельная небритость. Встревоженный взгляд его уперся в автомат за плечом дородного сержанта.
– Я – Понизов, – через силу подтвердил он.
– Главврач Бурашевской психбольницы? – уточнил для верности сержант.
– Исполняющий обязанности.
Сержант вскинул рукавицу к виску:
– Сопровождаем пациента. Велено передать вам лично.
– Что значит лично? – Понизов насупился. – Существует приемный покой, дежурный врач. Там примут, оформят. А у меня отгулы. Мать сегодня похоронил.
Он едва заметно повел головой в сторону угрюмого стола.
– Так это… понимаю, – сержант сдернул шапку. – Только – велено непременно главному. И – адрес ваш дали. Так что, уж извините, без вас никак. Сказали, чтоб без ошибки.
Он потоптался.
– Я подожду снаружи.
Через короткое время следом за сержантом, натягивая на ходу тулупчик, из дома вышел Понизов.
– Кого хоть везете?
– Старикашка какой-то мутный, – конвоир поправил ремень автомата. – Нам его передали. Этапируется вроде как из Прибалтики. Реальное отбывание заменено на психушку. Обычное дело.
«Обычное дело», – согласился привычный ко всему Пони-зов. Многие сходили с ума, не выдержав тюремный или лагерный режим. Бывало, доставлялись и в здравом состоянии: психбольницы использовались для изоляции неугодных, содержание которых в тюрьмах признавалось нежелательным. Но – хрупок человеческий разум: месяц-другой пребывания в судебно-психиатрическом отделении, и разница между больными и здоровыми незаметно стиралась.
Обогнув церковь, Понизов увидел автозак с поднятым капотом.
Водитель возился в заглохшем двигателе. Подле, переминаясь на морозе, дожидался второй конвоир.
– Надолго у тебя? – неприязненно обратился сержант к водителю.
Из-под капота выглянула измазанная озлобленная физиономия.
– А хрен его!.. Может, час. А может, и вовсе… Все-таки заглохла, кургузая, –