Немного помешкав, девушка рассказала доктору Лукину о ночном происшествии.
– Я почти убедила себя, что схожу с ума, что это – приступ очередного безумия. Но взгляните сюда!…
Софья показала рукой на пол с орнаментом, который недавно был выложен паркетными плитками из разных пород дерева. Пётр Михайлович опасался, что дочь в момент тяжкой меланхолии может выкинутся из окна своей светёлки5, и недолго думая, распорядился подготовить ей покои в одной из нижних комнат. На свежей ещё древесине отчётливо виднелась глубокая царапина.
– Это след от… копыт… когда этот жуткий господин расшаркивался в поклоне, – с содроганием произнесла Софья. – Что вы на это ответите, Илья Ильич?
Лукин прекрасно знал, на что способны душевно больные, к каким изощрённым уловкам они могут прибегнуть. Он много прочёл медицинской литературы о случаях галлюцинаций и телесных психотических приступах, которые обозначались термином «melancholia metamorfosis». Однако доктор не позволял себе ошибиться… Он достал пенсне и с видом заправского сыщика принялся изучать странный след.
– Софья Петровна, вы рассказывали кому-нибудь ещё о случившемся? – забеспокоился Илья Ильич, вставая с колена и поправляя казинетовый сюртук.
– Нет… Я боюсь, мне не поверят, – отрицательно мотнула головой девушка. – И не хочу расстраивать маменьку, они так переживают за меня.
– Пусть этот разговор пока останется между нами. Я же постараюсь как можно скорее прояснить столь щепетильную ситуацию, – доктор Лукин ободряюще подержал графиню за руку и поспешил откланяться.
Ближе к полудню Софья расположилась у раскрытого окна и принялась листать книгу с новеллами Жорж Санд. Непревзойдённая королева французского романтизма – так называли эту писательницу в кругах любителей словесного творчества. Софья уже предвкушала удовольствие от любимого занятия, но гнетущее чувство нарушило все планы. Казалось, обречённость прилетела с порывами ветра, а вместе с ней и пугающий шёпот, в котором отчётливо слышались слова: «Моя милая… Давай поиграем в тщетность бытия»… Девушка, с ужасом отпрянув от окна, собралась было помчаться прочь, как вдруг её внимание привлекли громкие голоса с улицы. Она заглянула за муаровые шторы и увидела итальянца Козимо, служившего у них дворецким. С важным видом тот стоял на парадном крыльце и разговаривал с молодым человеком, в котором Софья тут же узнала ворка Есения.
– На какое время вам назначено и как доложить их сиятельствам? – допытывался дворецкий у незваного посетителя.
– Мне не назначено… Я лишь прошу позвать молодую барышню, – настаивал на своём ворк, сминая в руках верверетовый картуз6.
– Как вас изволите представить? – Козимо сверлил глазами простолюдина, в тайне осуждая юношу за дерзкий вид и настойчивость. Из-за сдерживаемого возмущения лёгкий акцент в речи итальянца стал более заметным.
Книжка с тихим стуком выпала из рук, а щёки тут же вспыхнули лихорадочным