Затем он вынул из кармана пальто объемистый предмет и занялся каким-то делом, окончившимся громким резким звуком, точно пружина или задвижка попала на свое место. Все еще стоя на коленях, он нагнулся вперед и всей своей тяжестью налег на какой-то рычаг, в результате чего послышался продолжительный, жужжащий, скрипучий звук, снова окончившийся сильным щелканьем. Тогда он выпрямился и я увидел, что то, что он держал в руке, было похоже на ружье с курьезно изуродованным прикладом. Он открыл затвор, что-то вложил и защелкнул. Затем, снова сев на корточки, он положил дуло на выступ открытого окна, и я видел, как его длинные усы повисли над подоконником и глаза заблестели. Я услыхал легкий вздох облегчения, когда он приложил приклад к плечу и увидел удивительную мишень – черный силуэт человека, ясно выделявшийся на светлом фоне. Один момент он оставался неподвижным. Затем раздалось странное, громкое жужжание и продолжительный серебристый звон разбитого стекла.
В этот момент Холм спрыгнул, подобно тигру, на спину меткого стрелка и повалил его лицом на пол. Но стрелок тотчас же вскочил на ноги и с судорожной силой схватил Холмса за горло. Я ударил его по голове рукояткой револьвера, и он снова упал. Я навалился на него, а мой товарищ между тем дал резкий призывный свисток. Послышался стук бегущих по мостовой ног, и два полисмена в мундирах и один сыщик ворвались через парадный подъезд в дом и бросились в комнату.
– Это вы, Лестрейд? – спросил Холмс.
– Я, мистер Холмс. Я сам взялся за работу. Приятно видеть вас снова в Лондоне, сэр.
– Полагаю, что вы нуждаетесь в маленькой неофициальной помощи. Три нераскрытых убийства за один год – это не годится, Лестрейд. Но вы вели дело о мальчейской тайне вполне неплохо, то есть даже довольно хорошо.
Мы все поднялись на ноги, причем наш пленник порывисто дышал, и по обеим его сторонам стояли дюжие констебли. На улице уже собралось несколько зевак. Холмс подошел к окну, закрыл его и опустил штору. Лестрейд зажег принесенные им две свечи, а полицейские открыли свои фонари. Наконец-то я в состоянии был рассмотреть как следует нашего пленника.
На нас было обращено очень мужественное, но зловещее лицо, с челом философа и челюстью сластолюбца. Этот человек был, должно быть, одарен от рождения большими способностями для добра и зла. Но нельзя было смотреть в его жестокие голубые глаза с нависшими веками или на его крючковатый нос и на выпуклый лоб с глубокими морщинами, чтобы не прочитать ясно обозначенную природой угрозу. Он не обратил внимания ни на кого из нас,