– А кто не понимает?
– Им не объяснишь. Это надо чувствовать. О красоте не расскажешь. Если в душе у тебя ее нет, ничего не поймешь и ничего не увидишь. Я правильно говорю?
Слушаю простые и наивные слова моего спутника. Лицо его светится красотой – той, что огонь в сосуде. Он смело и без смущения употребляет такие слова как творчество, вдохновение. Оказывается, они еще существуют в обычной жизни, еще нужны людям. Рожденные интеллигенцией, они покинули ее и ушли в народ. Так книги для взрослых становятся детскими – и вечными. Теперь я знаю, кто строил Эчмиадзин и Гегард, Ерерук и Звартноц.
– Вонц э дзер анунэ?
– Ашот. Мы уже и дома говорим по-русски. После службы остался в России. Мой командир устроил на работу, в техникум помог поступить. Я в части красивую мозаику сделал, всему начальству показывали. Съездил домой, женился. Десять лет прожили. Успели еще квартиру получить, Ярославль – красивый город. То я приезжаю домой, то она ко мне.
– Москвичку не завел?
– Нет, я не хулиганю.
– Жена работает?
–Зачем? Не нужна мне ее работа. Второго ждем. Сейчас хороший заказ найти трудно. Хотят побыстрее и подешевле. Буду сегодня говорить. Кубинка? Это моя.
– Ясно, у тебя кубинка, а не москвичка.
– Э, нет! – улыбнулся он. – Не мой профиль.
– Красота для тебя – это только если что-то из камня?
– Может, и так. Не думал. Всего вам хорошего!
– Счастливо, Ашот!
Продвигаясь к выходу, он разминулся с коробейницей: «Пиво! Холодное пиво!» Но, видимо, вспомнил, что и ему нужно. Взял две бутылки. Быстро возвратился и поставил одну рядом со мной.
– Спасибо. Шноракалутюн! – щегольнул я напоследок. Ашот улыбнулся – нагромождение камней осветилось солнцем, засияло гранями – и выбежал из вагона. Помахал с перрона.
Достаточно десятка фраз, чтобы установить благожелательный контакт с любым чужеземцем. Глубокое знание языка может и не дать такого эффекта – оно воспринимается как что-то профессиональное и даже подозрительное. Дилетантизм свидетельствует о бескорыстном интересе и желании понравиться. Что рождает такое же ответное желание.
– Симпатичный парень, – неожиданно проговорила соседка, которая, казалось, вся была с Викторией Токаревой – но, знаете, все равно, не лежит у меня душа к ним. Ну, в городе, ладно. Но ведь они уже и у нас в деревне. В классе только одна сероглазая девочка. Остальные пять – все с черными. Я каждый раз вздрагиваю, когда открываю дверь. Где же наши дети – русые, голубоглазые? Да что говорить: председатель колхоза – и тот чеченец. И это у нас, в Подмосковье!
– Но преподаете вы им русский язык?
– А какой же?!
– Видимо, и останется от славян только русский язык, на котором и будут говорить все народы многонациональной России.
– А