– Отвлеку тебя буквально на минутку, – извинился я. – Вчера я об этом не подумал, а к утру возникла пара вопросов.
– Валяй, приятель.
– Ты говоришь, что в карманах Абрахама Рэйми были все его документы и личные вещи.
– Ну, по крайней мере, те, что нужны ему для обычной жизни. У многих бездомных часто и того нет.
– А как же его Пурпурное сердце? Он получил ранение во время боевых действий, парня должны были наградить медалью.
– Тут все просто. Парень оставил награду дочери. Подарил ей, когда она еще была маленькой. Спроси сам у своей клиентки. Но я видел медаль, девчонка ею махала у меня перед носом, когда в очередной раз приходила в участок.
– Понятно. И скрипку он тоже ей оставил?
– Скрипку?
– Рэйми играл на скрипке. Как утверждает его дочь, он никогда с ней не расставался, постоянно упражнялся, чтобы разрабатывать пальцы после травмы. В конце концов даже восстановил чувствительность настолько, чтобы извлекать что-то вроде настоящей музыки. Судя по фотографиям, скрипки при нем не было.
– Не было. Мы даже не подумали об этой чертовой скрипке. О ней никто не упоминал. Скорее всего, он оставил ее на Лорел-стрит вместе с остальными вещами.
– А старуха Браунсвик ее выбросила?
– Да черта с два. Продала наверняка, как и остальные вещи жильца, если они представляли какую-то ценность. Но что это дает?
– Понимаешь, странно получается. Рэйми где-то мотался полгода, ни разу не востребовал свои пенсионные чеки, наплевал на вещи, даже на любимую скрипку. Чем он занимался все это время?
– Не вижу особой загадки, приятель. Устроился на сезонную работу, а потом пошло-поехало. Стал мотаться по штатам. Знаешь, как это бывает с запойными: получил пару зеленых, купил бормотухи, заснул в товарняке, проснулся – уже Канзас.
Следующий мой звонок был Пиппе по номеру, который она мне оставила.
– Резиденция Роббенов, – услышал я торжественный голос в трубке.
– Могу я поговорить с мисс Роббен? Мисс Эпифани Роббен, – уточнил я.
– Как вас представить?
– Дуглас Стин.
– Могу я узнать, по какому делу вы звоните?
И так еще минут десять. Конечно, в доме, который называется «резиденцией», к телефону просто обязан подходить какой-то чопорный цербер, всеми силами стремящийся доказать, что ваш звонок является крайне нежелательным. Жаль, что со мной больше не было Лекси, наверняка она бы просто проигнорировала этого дворецкого, сказав что-то вроде «Эй, привет, позови старушку Пиппу к телефону, да поживее», я же так и не научился этой надклассовой легкости и общался с секретаршами и обслугой с подспудным чувством вины, будто действительно звонил, чтобы навязать пожизненную подписку на прошлогодние журналы.
Наконец после суровых расспросов и долгого ожидания в трубке раздался запыхавшийся голос Пиппы Роббен.
– О Боже, мистер