– Хорошо тебе, хорошо? – страстно спросила Стеллочка у дочки.
– О, да! – порывисто ответила дочка, прижимаясь к матери. – Да! Очень!
– Ну, пойдем посмотрим, что мы тебе привезли, – чудесным басом вздохнул гинеколог и вытащил из машины тяжеленный портфель. – Тут много всего, будешь угощать подружек.
– Пусть сама ест, – с быстрой ненавистью отозвалась Марь Иванна. – Вы прям как вчера родились, Леонид Михалыч! У подружек свое, у нее свое! С рынка ведь небось привезли? Сотню ведь небось на рынке оставили? А то я не знаю!
– Ах, не надо, не надо жадничать, Марь Иванна! – пропела Стеллочка. – Пусть она поделится! Да, доченька? Да, моя роднюсенька?
Орлов, в чистой белой футболке, загорелый, с мощными плечами, стоял рядом со своей палаткой и, посмеиваясь, черными, тяжелыми глазами наблюдал, как его маленькая любовница играет в послушную девочку. В сопровождении Марь Иванны, на ходу снявшей фартук и обеими ладонями торопливо пригладившей волоски на затылке, семейство отошло в сторонку и живописно расселось на поваленной русской березе. Гинеколог расстегнул портфель, Стеллочка расстелила на шелковистом березовом теле две ярко-красные гаванские салфетки. Из портфеля поплыли размокшие газетные кульки с кровавыми подтеками: клубника, смородина красная, смородина черная, помидоры, абрикосы, за ними в отдельной коробочке миндальные пирожные из ресторана «Прага», потом пакет рассыпчатого творога. На твороге Марь Иванна всполошилась:
– Это все надо прямо сейчас и съесть! Слышишь, Наталья! А то испортится! Сейчас сахарком посыпем и чтоб при нас съела! А то куда ж я это дену, денег-то одних пошло, Господи ты мой, Боженька, Пресвятая Царица Небесная!
Чернецкая откусила кусочек миндального пирожного, взяла в рот одну смородинку и тут же выплюнула.
– Ай! – закричала Марь Иванна так, что два старых ворона, испуганные ее криком, сорвались с дерева и полетели прочь, тяжело хлопая утомившимися за триста лет крыльями. – Ай! Наташа! Да куда ж ты ее в рот-то, немытую! Да там от этих узбеков грязи-то понасыпалось! На рынке-то! В пяти водах не отмоешь! Дай я побегу помою!
– Не надо, – побледнев, сказала любимый ребенок Чернецкая, – мне не хочется. Сама ешь, Марь Иванна.
Стеллочка переглянулась с гинекологом.
–