если хотите их публиковать,
если готовы к коллективному творчеству…
приглашаем вас стать резидентом закрытого клуба писателей «Сто историй»
«Сто историй» – первый закрытый клуб писателей, где создаются и печатаются книги на основе коллективного творчества.
Здесь каждый читатель – писатель, а каждый писатель – читатель. Ведь каждый доктор тоже чей-то пациент, верно?
Ссылка на сайт клуба в конце книги.
А мы плавно переходим к содержанию, к белым камням – фразам, брошенным в этот мир, к кругам на воде – историям, которые родились под влиянием брошенных фраз.
Глава 1. Добро и зло
1
Знать об этом было невыносимо.
Или выносимо?
Прижавшись щекой к холодному бетону дурацкого столба, Таня в который раз взирала на отца, а тот её не замечал.
Пьяненький, расхристанный, жалкий.
Отец кривлялся и унижался, пытаясь выманить «пол-литру» у золотозубой продавщицы гастронома.
А Таня, пришедшая в этот самый магазин за бутылкой молока, только и смогла, что спрятаться у окна и смотреть-смотреть-смотреть…
Крахмальный чепец продавщицы замотался в отрицании, и отец скукожился, сник. Трясущейся рукой полез внутрь замызганного, когда-то щегольского пиджака и достал…
* * *
– Таня, дочка, папа какую мне кофточку подарил! Мечта! – мама кружится по комнате в невероятной чёрной блузе, расшитой алыми розами.
– Я вырасту, я обязательно вырасту, и ты, мамочка, дашь мне эту блузку надеть! – кружится Таня, раскинув руки, как птица.
Они обе долго крутятся у зеркала, примеряя алые розы счастья к своей жизни.
Блуза упаковывается в хрустящий пакет и убирается на полку, где лежат особые вещи – «на выход».
Каждый день Таня тайком от мамы достаёт запретный пакет и гладит руками розы. Они живые, текучие, текущие, ласковые и шелковистые.
Самые красивые на земле.
* * *
Толстые сосискообразные пальцы продавщицы, унизанные золотыми перстнями с тусклыми каменюками, нетерпеливо рвут хрусткую нежность пакета.
Тонкий шёлк, расшитый алым розами, струится меж ладоней, выскальзывает.
Ах! Диковинная птица вспорхнула над затоптанным серым полом гастронома и унесла с собой сердце Тани.
* * *
Так они и стоят.
За стеклом – Таня, роняющая слёзы.
На улице – отец. Карманы пиджака оттопырены ядовитым стеклом, увенчанным алюминиевыми пробками по «три шестьдесят две».
Папа что-то говорит, говорит Тане.
Он не плохой, не злой, не хороший и не добрый.
Он родной. Папка. Какой есть. Пока. Скоро не будет. Совсем…
2
ЧЕТВЁРТАЯ ОБЕЗЬЯНКА
…она вернулась поздно… квартира встретила её сандаловой тишиной уединения…