К сожалению, это время закончилось. После рождественских каникул брат стал ходить в школу один, а мне оставалось ждать, когда мне самой придёт время ходить в школу. Меня протестировали, чтобы определить, готова я к школе или нет.
Выяснилось, что я не ответила как следует ни на один вопрос. Папа сказал, что он может заставить меня сделать все задания, которые мне предлагали. Но у него ничего не вышло. Я должна была делать задания на условиях других, иначе это мне не засчитывалось; на этом основании меня признали незрелой и недоразвитой.
Той весной 1952 года у меня развилось состояние, которое можно назвать депрессией. Может быть, это произошло потому, что мне больше не разрешали сидеть в школе. Я деградировала: снова начала писаться, как раньше, заметно хуже стала отвечать на вопросы, снова появились стереотипные движения, я махала руками и вертела головой, пускала слюни и утратила навык одевания. Папа был обеспокоен, но решил больше ухаживать за мной и продолжал заниматься со мной до самого лета. Потом он сделал перерыв. Меня снова окружила компания из 20 человек, прежде всего брат и все его товарищи. Прежние навыки вернулись ко мне, я стала ходить в туалет, умываться и одеваться без проблем.
В то лето, рассказывал отец, он очень радовался тому, что ему становилось всё легче и легче налаживать со мной контакт и я не так часто и не так быстро погружалась в свое обычное «состояние». Отец радовался тому, что осенью я должна была пойти в школу, и очень хотел, чтобы я смогла находиться там.
Я пошла в школу, но это было совершенно не похоже на то, что было раньше. Теперь я должна была сидеть на скамье и выполнять задания. У меня ничего не получалось. В моих мечтах я сидела на стуле в стороне от других детей, но теперь всё было по-другому. Фрекен сердилась и думала, что я небрежна, что я не умею сосредотачиваться, что я бессовестная и т. п. Она всё время жаловалась на меня отцу, наконец его вызвали к директору. Меня хотели перевести в специализированную школу, но отец не согласился. Он хорошо понимал, что если я попаду в незнакомую среду с незнакомыми детьми и взрослыми, я вообще могу «сойти с рельсов». Он не считал вселенской катастрофой, что я не могу как следует учиться в школе. Когда его спрашивали, что из меня будет, он отвечал: «Что будет, то будет, будет такой, как есть. Это неважно. На крестьянском дворе она всегда будет нужна – чистить картошку или делать что-то ещё, кем будет, тем и будет».
Когда настаивали на том, что меня нужно перевести в специализированную школу, отец говорил: «Есть закон о школе,