– Почему ты ходишь за мной? У меня нет с собой даже крошки хлеба, мне нечем тебя угостить.
Не обращая внимания на её слова, пёс лишь резво завилял хвостом. Он знал – еду можно выпросить, а вот любовь никогда.
Так заканчивался день и снова всё опять по кругу: десять, одиннадцать. Полночь. Поздней ночью композитор, дописав текст, лёг спать. И пока над спящим городом сновидения убаюкивали время, кто-то всесильный подводил стрелки громадных часов: тик-так, тик-так.
Рассвет.
***
День начинается после завершения ночи, не правда ли? Но не все ли равно, если утром идёт скверный дождь?
– Как ты там? – Твердил про себя скрипач.
Вспоминая о своей дочери, он брёл по мокрым улицам. Брёл в бреду, на ходу подбирая ответ. Множество вариаций её безответного существования бросали его из крайности в крайность – он страдал, надеялся, проклинал. Одновременность всех этих чувств действовала похлеще серной кислоты, он словно заживо сгорал изнутри. – Один, один я всегда один. – Вырвалось вдруг из его выжженной груди. И с прерывистым вздохом хватаясь за воздух, ссутулившись, как дряхлый старик, он скрылся в чертогах подземного перехода.
Раздалась музыка. Раздалась и побежала по белым облупленным стенам. Побежала, спотыкаясь об тоненькие нити трещин. Подземный переход ожил, голос скрипки говорил громко, навзрыд, пока за спиной не прозвучал чей-то голос.
– Как ты?
Скрипач обернулся. Оборвалась музыка.
– Здравствуй. – Среди немногочисленных прохожих без зонта приветствовал его давний знакомый. – Я переживаю за твоё здоровье. Ты играешь на улице и… тебя не узнать. Ты отводишь, прячешь глаза. – Он досадно развёл руками. – А этот внешний вид? Что ж, если быть честным, тебе к лицу этот выцветший старый берет.
Молча, скривив губы в подобии улыбки, скрипач убрал скрипку и повёл знакомого в ближайший парк.
В этот час над городом разверзлось синее небо. Два человека неторопливо шли по тротуару, не обращая внимания, как вслед за ними медленно вальсирует листопад.
Они подошли к отдалённой скамье, которая несла своё бремя под огромной плачущей ивой. Уличный музыкант положил скрипичный футляр на скамью, а сам сел наземь усыпанную листьями. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул. Наблюдавший за ним композитор с озадаченным видом присел рядом со скрипичным футляром. Ему уже не раз доводилось проигрывать в спорах со своим знакомым, которому безтолку возражать, что сейчас не самое подходящее время года, чтобы так халатно относится к своему здоровью. Это всё равно, что просить голодного медведя поделиться бочонком мёда, но хуже того вырывать этот мёд из цепких и сильных лап.
– Я люблю этот парк, – открыв глаза, с упоением произнёс скрипач. – С ним нет воспоминаний.
В силу этих слов завибрировал воздух, ибо длинные