– Ничего особенного. Не хочу мозолить матери глаза, вот и все. После… нет, все это чушь. Все это чушь, Зойка. Jazz. Все это jazz. Пойдем потанцуем?
– Мне нужно съесть вот это. А это выпить. Иначе из меня танцор как из мыла затычка. Зря ты не собираешь антикву. Этот кувшин очень украсил бы твою комнату. Давай я тебе его подарю.
– Он будет очень глупо смотреться в каюте.
– Он будет замечательно смотреться в каюте! Ты просто ничего не понимаешь в таких вещах.
– Тогда подари, – сказал я.
– Вот, – сказала она. – От всего сердца.
– Спасибо…
Мы доели долму. Порции были небольшие: чтобы не перегружать танцоров. Если вы хотели здесь именно поесть, надо было предупредить официанта, и тогда принесли бы настоящие порции. Как полагается, мы посидели несколько минут неподвижно и выпили еще по полбокала «Черных глаз». Вернулся оркестрик, вышел Керем. Они заиграли «Скорый поезд опаздывает навсегда».
– Пойдем?
– Пойдем… – Я встал, подал Зойке руку.
– Уже легче? – спросила она потом.
– Да.
– Это пройдет. Это всегда проходит.
– Сложно мы живем, – сказал я.
Тедди так и не пришел. Мы прождали его до десяти. Зойка больше со мной не танцевала, ее подхватили ребята-журналисты. Я сидел, медленно пил вино и медленно пьянел. Становилось все жарче. На всякий случай (вдруг мне не захочется возвращаться?) я оставил на столе десятку и отошел к выходу покурить. Здесь была маленькая выносная стойка для таких, как я, или для тех, кто просто проходит мимо. Таких было много. Я как-то пытался обойти за вечер все рестораны, ресторанчики, кофейни и подвальчики на Каракёй, но у меня ничего не получилось. Было очень светло, отовсюду неслась музыка. В пивной «Медведь» хором пели немцы. Две полицейские машины стояли посередине площади. Наряды скучали. На Каракёй редко что-либо происходило.
Медленно проехала извозчичья пролетка. В ней стоял Ганс Айсман, знаменитый комик, и что-то произносил в пространство. Его облепили четыре девушки. Он возвышался над ними, будто выныривал из волны.
Мне остро захотелось искупаться. С наступлением темноты совсем не посвежело, даже наоборот. Возможно, близилась гроза.
– Хотите стаканчик, эфендим? – предложил бармен за выносной стойкой. – Чем возвращаться в темень и духоту – смотрите, какое небо!
Я посмотрел. Неба не было видно совсем.
– Давайте, – согласился я. Напьюсь. – Ваше здоровье, эфендим.
– И ваше, и всех ваших близких…
Стаканчик был мизерный, но виноградная водка в нем – очень крепкая. И очень ароматная.
Потом я вернулся. Скулы у меня одеревенели. Зойка сидела за столом журналистов. Кто-то еще подсаживался. Она, как всегда, стягивала народ.
– Хочешь потанцевать? – спросил я одну из отодвинутых журналистских девочек.
Она согласилась. Ее звали Тина. Она приехала недавно из Симферополя.
– Зоя с вами? – спросила она.
– Скорее наоборот, – сказал я.
– Вот как?
– Да. Я ее раб… –