–На что ей моя красота, у нее своей хватает. Нет в ней души, каменная она до чувств, только мамку свою привечает, а сама ненавистью полна. Вот и развлекается Краса Ненаглядная, что жалуется на слуг. Тишина горячий, женушку свою слушает, наказывает крепко. А слуги под плетьми орут да боярина проклинают. Ночью я к молодице в боярский терем отправлюсь.
– Давай, – ухмыльнулся Нежлан, – Тишина твою голову богатырским мечом снесет.
Лютый не успел ответить – вернулась Морока. Она положила на стол ковригу, сбросила у печи вязанку дров, вытащила из кармана пук лучины. Морока растерла занемевшие пальцы, затопила печь и, опустившись перед огнем на колени, грела руки.
Дым повалил в избу, Лютый закашлял.
– Горшок в печку поставь, – велел Нежлан, – похлебки какой навари. – Да в ноги благодетелю нашему кланяйся, если б не он, к утру замерзли бы.
С воем Морока обхватила сафьяновые сапоги Лютого, тычась мокрым носом в дорогую кожу.
– Уйди, белоглазая, – заругался старик, отталкивая женщину ногой, – все сапоги обслюнявила.
Нежлан жевал хлеб и злорадно усмехался.
Морока боязливо подошла к столу, поймала взгляд мужа, вопросительно подняла белесые брови, и отломила кусок от ковриги. От печи шло тепло, вода в котелке булькала, Мороку разморило, она сидела в уголке, сытая, довольная, глаза слипались, и обрывки разговора мужа со странным гостем доносились словно издалека.
– Не стало покоя на Руси, – говорил Лютый, – земля пятки жжет. Киевский князь Владимир велел Перунова идола сбросить в реку, киевлян креститься заставил, иначе, говорит, врагами моими будете. То много жен имел, наложниц, а теперь, по вере своей добродетельным стал. Ох, не забыть, как оттолкнула его прелестная Рогнеда. —Не стану,– сказала, – сыну рабыни ноги обмывать. Так он отца ее и братьев убил и дивную Рогнеду в жены взял. Я думал, отомстит непокорная красавица безродному, а оно вон как получилось, полюбила его Рогнеда.
– Все ты знаешь, – буркнул Нежлан, – будто сам там был.
– Я при дворе ее отца Рогволда жил. Сидел однажды в своей башне, мутное небо вдруг разъяснилось, а звезды, словно кровью налитые дрожат, упала одна звезда, вторая, третья…Суров был князь Рогволд, молчун, только мечом и разговаривал. Не посмел я ему видение рассказать.
– Ты да не посмел, – хохотнул Нежлан, – видать веский у тебя был довод, чтобы не посметь.
– Одна у меня голова, – косо глянул Лютый, – отрубишь, назад не приставишь. Так и получилось, что погибли князь с сыновьями. Зато книга теперь у меня.
– Какая книга? – встрепенулся Нежлан.
– Та самая, что чародей наш писал. Прятал ее старый Рогволд не под семью – под семьюдесятью замками. А я чуял, как просится она ко мне.
Нежлан всхрапнул и повалился на лавку, но, тут же очнулся, сел и принялся тереть сонные глаза.
– Сомлел? – усмехнулся Лютый, – ишь как тебя с дармового хлеба и тепла