Двойник с того света. Иван Любенко

наблюдал за суетой людского муравейника. Пахло как обычно на любом российском вокзале: дёгтем, угольной пылью и керосином. Пассажиры спешили, толкались, старались поскорее забраться в вагоны. И даже степенные монахи со священниками не отличались благонравной неторопливостью. «Странные существа – люди. Всё боятся куда-то не успеть… Помнится, прочитал в какой-то газете, что, по подсчётам учёных, весь материал, из которого сделан человек, если купить его в лавочке, стоит 1 рубль 82 копейки. Всего-то-навсего! А сколько разговоров! Сколько у иных тщеславия и ложного самомнения!.. А тут рубль и восемьдесят две копейки. И всё! Даже обидно как-то. Знал бы об этом Александр Данилович Меншиков, разве стал бы он набивать свои сундуки драгоценностями, в том числе из государственной казны, общая ценность которых, в совокупности со вкладами в Амстердамском и Венецианском банках, почти равнялась годовому бюджету Российской империи в 1727 году?»

      Поезд покатил дальше. Монах, слава Господу, покинул купе. За вагонным окном бежали дома, люди, повозки, и где-то далеко синяя гладь Финского залива соединялась с небом. Мелькали станции: Стрельна, Новый Петергоф, Старый Петергоф и, наконец, конечная станция Балтийской железной дороги Ораниенбаум.

      Глава 2. Город

      Клим, облачённый в синий костюм, жилетку, галстук и канотье с чёрной лентой, вышел на платформу с небольшим чемоданом и тростью. Двухэтажное каменное здание вокзала смотрелось как вельможный дворец, хотя и относилось ко второму классу. По перрону сновали артельщики в длинных белых фартуках. По краям стояли длинные лавочки. Внутри имелись отдельные помещения для первых трёх категорий пассажиров и два буфета, в одном из которых, судя по объявлению, бесплатно выдавались письменные принадлежности. Чуть поодаль расположился газетный киоск. Он-то и заинтересовал новоявленного вояжёра.

      Купив «Кронштадтский вестник» с объявлениями Кронштадта, Петергофа и Ораниенбаума, Ардашев начал просматривать раздел о сдачи комнат. В глаза сразу бросилось предложение: «Комната в три окна отдаётся для холостых со столом и без оного. Недорого. Ораниенбаум, Еленинская, дом 14». «Пожалуй, подойдёт», – подумал Клим и, приобретя карту города и путеводитель, зашагал к Привокзальной площади, на которой был разбит сад и виднелась сцена летнего театра. Отсюда до пристани ходила конка, и тут же была извозчичья биржа.

      Как обычно, ближе к вокзалу стояли дорогие экипажи, а чуть поодаль – те, что подешевле. Выбрав подходящую коляску, Клим назвал адрес. Кучер – бородатый мужик лет тридцати пяти, одетый в плисовую с позументами безрукавку, извозчичий цилиндр и высокие яловые сапоги, – принял у Ардашева чемодан и, расположив его на задке, обмотал верёвкой. Экипаж тронулся.

      – Любезный, я здесь впервые, поэтому не молчи, а называй хотя бы улицы, по которым мы едем. Отблагодарю.

      – Хорошо, барин. Сейчас мы свернули в Кронштадтский переулок. Проедем Вторую, а потом и Первую Нижнюю и окажемся на Дворцовом проспекте.

      Несмотря на то что, кроме Великобритании[15], Ардашев