Я покачала головой, не ощущая значительных перемен, да и могла ли, продолжая сидеть изо дня в день в молочно-желтых стенах больничной палаты, выделенной специально для дочери местного следователя? Новые запахи с собой приносили Стас да отец, внося разнообразие в едкий аромат хлорки и лимонных моющих средств, перекрывающих ноты больных человеческих тел. Что касается звуков, тут все было неоднозначно, ведь сравнить, насколько изменилось положение вещей там, где ты оказался впервые, не получалось. Должно быть, дома, после выписки, контраст, если он вообще существовал, стал бы более ощутимым.
– Семнадцать лет я не замечала даже намека на свое происхождение. И не важно, была луна на небе или нет. Сейчас я чувствую себя ровно так же, как и обычно. Только вы что-то там замечаете, но я – нет, ничего. Может, вы с отцом ошибаетесь?
– Вероятно, пока изменения настолько незначительны, что ты просто не придаешь им значения. Вампирский яд Ника спровоцировал выход истинной природы, которую ты унаследовала от отца. Физические изменения уже начались: температура тела, наращивание мускулатуры в условии ограниченной активности. Если бы ликантропия не пробудилась, ты либо стала бы одной из нас, либо умерла в муках. Волк внутри тебя методично выжег в крови яд, остановив обращение. Возможно, ты еще этого не понимаешь, но он спас тебя от судьбы стать одной из нас.
– Разве так плохо быть такой, как вы или Стас?
– Не стоит равнять меня с детьми. В отличие от нас с женой, дети рождены вампирами. Они растут, меняются и не знают жажды, которую испытывают обращенные. Им легче прикидываться обычными, поедая те же яства, что и люди. Их глаза не краснеют, стоит гневу захлестнуть сознание. Я подобных благ лишен и хожу по тонкому лезвию случая до поры, когда зов крови станет настолько силен, что единственный путь познать искупление обернется распростертыми объятиями смерти.
К манере Владимира говорить было нелегко привыкнуть. Что ни фраза, то витиеватые выражения со старомодными словечками, которые так и не ушли из его речи, хотя он жил, насколько мне было известно, уже более трехсот лет. Я легко подхватывала слова сверстников и зарубежные сокращения, но не доктор. Старший Смирнов цеплялся за последнее напоминание о времени, когда родился, порой удивляя собеседников и ставя их в тупик. Случалось, он употреблял слова, о значении которых оставалось только догадываться. Сегодня, можно сказать, беседа прошла в облегченном варианте, хотя, быть может, я просто привыкла за прошедший месяц к тому, как Владимир говорил.
– Вы уверены, что я не стану одной из вас? Может, изменения на деле говорят об обратном? Что, если завтра я проснусь вампиром?
– Увы, это невозможно, – доктор запустил руку в глубокий карман больничного халата и выудил оттуда маленький стеклянный флакон с вязкой перламутровой жидкостью, а следом за ним и блистер с двухмиллиметровым шприцем. – Обращение