– А я не понял, – честно признался Горыня.
– Ну разумеется. – Яга прошла к покрытой инеем бочке, открыла крышку, бросила мешочек с редькой.
Маленький старик-карачун, спящий внутри, проснулся, отряхнул бороду от снега, дунул на мешок белой колючей струёй и пристроил его рядом с замороженным судаком.
– Я вот что думаю, – поразмыслив, сказал Горыня. – Про твой пример с коровами. Из них же не только молоко добывают. А ещё шкуру. И вкусное мясцо.
– А ещё рога! – подхватил Кощей, пробуя увести Ягу от темы. – Из них можно сделать такие милые стаканчики.
– Можно оставить и в форме рога, – предложил витязь.
– Да, так выйдет весьма брутально.
– И не положишь на стол, пока не выпьешь до дна! – вдохновенно разгонял идею Горыня. – В этом же и заключается весь смысл пьянки!
– Заткнитесь оба! – грубо прервала Яга полёт коллективной мысли и холодно отчеканила: – Значит, так. Я обкладываю вас данью, ребятушки. В три пуда золота за ущерб. В два пуда – за душевные страдания. И ещё пуд в качестве наказания. Сроку даю вам стандартного – месяц. С сего дня. Чтоб неповадно было!
– Ну это вообще несерьёзно! – возмутился Горыня.
– Думаешь? – улыбнулась Яга, опустила руку в карман фартука и выудила костяную иглу. – А если я возьму вот это…
Кощей внутренне сел. Он узнал свой договор.
– …и милую игрушку…
За иглой последовал медвежонок, сделанный из рогожи, набитой мелкими опилками. Это был договор Горыни. Богатырь насупился и уставился на носки снятых с Тугарина сапог.
– …и немного пошалю. Это будет серьёзно или нет? – заговорщицки шепнула Яга и опустила руку с медвежонком в морозильную бочку. – Карачун! Подуй-ка. Только легонько.
Карачун дыхнул на куклу, и Горыня посинел.
– Т-т-твою ж-ж… – застучал он зубами от обжигающего холода.
Яга кинула медвежонка на стол и взялась пальцами за концы иголки.
– Пожалуйста, не надо… – жалобно заверещал Бессмертный.
– Она такая хрупкая… Тонюсенькая… Того и гляди сломается.
Кухарка медленно гнула иглу. Кощей взвизгнул. Почувствовал, как его позвоночник трещит, что сухостой под кабанами. Обычно он ничего не чувствовал, но в игле была его жизнь. Со всей её болью и страданиями.
– Ой, придумала! Ими можно играть вместе! – рассмеялась Яга и с силой ткнула иглою медвежонку в грудь.
Горыню подкосило от боли.
– Всё-всё, мы поняли! – прохрипел он тихо, настолько, что за печкой написали «неразборчиво». – Один месяц, пять пудов!
– Шесть! – гаркнула Яга и согнула иглу.
– Да ты издеваешься?! – всхлипнул Кощей Горыне, встав на «мостик».
Яга воткнула иглу в медвежье плечо и принялась его ковырять.
– Я не специально! – взвыл Горыня. – Три и два и один – шесть, да-да, шесть, шесть пудов, мать, ну харэ!
– Чудно! –