– И не меньше бочки, – серьезно потребовал Манишка. Он никогда не отказывался от гулянки за чужой счёт.
Учёные нашего славного университета так и не пришли к единому мнению, что такое Ил.
Кто-то из них считает его нейтральным пространством между нашим миром и миром Птиц. Кто-то пытается доказать, что всё это части одного, великая задумка Одноликой, недоступная нашему разуму. Что Рут, спрятала дороги между некогда единым, чтобы не дать нам слишком уж много власти. А может, чтобы оградить человечество от созданий куда более древних и опасных.
Законы в Иле переменчивы, тропы опасны, и он никогда не был дружелюбен к чужакам. Он всегда лжет. Всегда ждёт, когда ты потеряешь бдительность, расслабишься. Всегда играет роль спящего старого хищника. О, он очень стар.
Но отнюдь не слаб.
Мудрость древнего чудовища – страшная штука.
Мы часто говорим о нём с Головой. Тот не только ставленник лорда-командующего, благородный сын влиятельного рода Айуэрэ, наблюдатель за нашим отрядом, но ещё и учёный. В отличие от меня не бросил университет Айбенцвайга на третьем курсе, а закончил все шесть, да потом ещё, благодаря протекции семьи, пошел дальше, в науку атт-эттир, ту, что изучает свойства рун.
У Головы много теорий на счет Ила. Одна другой интереснее. И спорнее, разумеется. Я стараюсь не опровергать его, по мере возможности. Ил для меня место хоть и ненавистное, но в чём-то сакральное, словно алтарь в церкви Одноликой. Это пространство живёт в моих костях. Его сила и воля – таково мое наследство, прошедшее через века от дальнего предка.
Я может и не понимаю Ил на все сто процентов, но ощущаю его. То, как он дышит и чем живет. И поэтому не всегда, но часто, помогаю «Соломенным плащам» избегать неприятностей и добираться до Шельфа с целыми руками, да ногами.
Я знаю, как он меняется. И чувствую время, текущее в нём, без ошибок. Он никогда не может меня обмануть, заставить задержаться здесь дольше, чем требуется, «отвести» глаза.
Наш отряд, растянувшись длинной цепью, на уставших лошадях, двигался к северу, прямо на месяц, висевший над безрадостными пустошами. Я вёл их по серебристым тропам, сложенным из мелких камней и осколков костей созданий, давно всеми забытых. Холмы исчезли за горизонтом, и лишь иногда слева и справа от нас оказывались парные, всегда парные, обветренные временем каменистые столбы, высотой в несколько десятков футов. Между ними стальные пауки с лицами младенцев ткали из лунного света пряжу, натягивая острые нити, способные перерубить любого, кто столь глуп, чтобы оказаться в этой ловушке.
Над сухой травой летело тихое вкрадчивое «ром-ром-ром». Шёпот моллюсков. Их сизо-лиловые витые раковины были видны над равниной, словно дома. Эти создания, дети Осеннего костра, брошенные и забытые Светозарной.
Они часто молятся розовому месяцу, наполовину вылезая из раковин. Тянут к небу бледные руки и поют на своем языке одну и ту же непонятную песнь. Неприятные твари. По мне, так более отталкивающие, чем те же настыры.
Когда