Нет, что правда – то правда. Она к Саркисовне, как собачка привязана была. Чуть что, бежит по первому зову. Одно слово – сирота. А ведь того не знает, что сирота она по вине все той же Овсаны – Царствие ей Небесное.
Что значит ‒ поподробнее? У Нанар жизнь, конечно, нелегкая была, да и теперь не легче. Она очень своего отца любила. Что значит «при чем тут это»? А при том ‒ все знают, что он добровольцем в Карабах пошел еще на ту, на первую войну. Ему уже тогда под шестьдесят было, и жена его, Нанара мать, очень болела. А они с Ираклием, ну, с мужем Саркисовны, все равно договорились идти.
Им назавтра в Иджеван на сборный пункт ехать, жена и Нанар плачут-ревут в голос, его собирают, а в доме у Татавикянов тишь, гладь. Утром отец пришел, да нет, не мой, а Нанар отец – господи, как же его звали-то, вот голова дырявая уже ничего не помнит! Нет, вспомнила! Вазген его звали. Так вот, Вазген утром, как договаривались, пришел за другом, а Саркисовна дверь открывает, лицо такое скорбное делает, и говорит, что у Лейлы – их дочки ‒ ночью аппендицит случился. Он ее в больницу повез и до сих пор не вернулся. Врала она все. Мотоцикл в сарае стоял. Лейлы, правда, не видно было. И Саркисовна тоже потом на все лето уехала. Они все вместе к сентябрю вернулись. У бабушки в Тбилиси были, а где Ираклий прохлаждался, никто так и не узнал. Только не в Карабах он ездил. Из Карабаха такими цветущими не возвращались. А Вазген, так тот вообще, без вести пропал и вернулся уже только в 92-ом калекой. Он там, в Азербайджане, в плен попал, и его в рабство продали. Били и издевались, не приведи господь, как. Он потом недолго прожил. Умер не то в 94‑ом, не то в 95‑ом. Но с Ираклием за все это время слова не сказал. Не смог простить предательства. А Саркисовна – она же не могла язык свой поганый за зубами держать – она как-то укорила Вазгена за это. Мол, у мужчины долг только перед семьей есть, а дружба между мужиками ‒ это так, от нечего делать. Вазген ее тогда чуть не пришиб. Доказательств, конечно же, нет, но это она все подстроила и Ираклия своего бесхребетного подкаблучника на войну не только не отпустила, но еще и в Грузию к своей матери отправила, припрятала. Да и Бог им судья. Вон – он всех уже рассудил.
Нанар очень по отцу убивалась. Больше чем по мужу, скажу я тебе. А умерли они все у нее, как-то один за другим. Сначала Вазген от своих ран и увечий, потом мать Нанар от тоски и тяжестей вдовей жизни, а потом муж под машину попал. Вот так все на одну женщину свалилось. И сиротство, и вдовство, и хозяйство. Осталась она с двумя детками. Ну, потом и дети выросли. Все односельчане ей помогали. То ли у Саркисовны совесть проснулась, то ли и вправду ей Нанар жалко стало, но она с ее детьми дополнительно и бесплатно русским занималась. Ну как бесплатно? Нанар у нее и убирала и еду готовила. И молока, и сыра с маслом, всем своим делилась. Саркисовна у нас эдакой барынькой была. Свою скотину не держала. Огород,