Родные казненных становились заложниками, головой отвечающими за безопасность защитников и приближенных его величества. Убитый солдат обходился городу в четыре жизни, офицер или чиновник – в шестнадцать, за придворного должны были умереть шестьдесят четыре ни в чем не повинных обывателя. Нет, нельзя давать за убийство Айнсмеллера орден, потому что отвечать за скотину будут другие. Головой. Во сколько жизней обойдется смерть Первого маршала, Робер предпочел не думать.
– Вы ведь куда-то торопились, барон? – Нужно быть спокойным. Нужно, но как бы этой твари пошла «перевязь Люра»! – Не лучше ли вам продолжить свой путь?
– О нет, мой друг, – черные усы шевельнулись, сверкнули белоснежные зубы. – Говоря по чести, я искал вас. У меня к вам и господину Карвалю серьезный разговор. Между цивильной стражей и военными существует некоторое непонимание, его следует преодолеть, но сначала покончим с печальной необходимостью.
Айнсмеллер не отцепится, потому что ему нравится смотреть на повешенных. Кто-то об этом говорил… Джеймс Рокслей? Нет, маркиз Салиган! Неряха вчера подвыпил и полночи рассказывал, как Айнсмеллер ездит на охоту за мятежниками, а если мятежников нет, обходится теми, кто попадается под руку. Прежде красавчик-ординар мучил любовниц и собак, затем не угадал с дамой и оказался в Багерлее. Там бы ему и оставаться, но Фердинанд выпустил ублюдка заодно с жертвами Манриков. Айнсмеллер принюхался и резво перепрыгнул к Рокслеям. Джеймса от этой твари мутит, но покойный маршал Генри брезгливостью не страдал. Альдо, к несчастью, тоже.
– Согласно статуту вам следует передать преступника цивильным властям. – Усатая тварь не могла оторвать взгляда от нахохлившегося «гусенка». – Каждый должен делать то, что положено, и делать хорошо. Не правда ли, герцог?
Цивильников не меньше двух дюжин. Это тебе не гоганы, а гарнизонная солдатня, так просто не перебьешь. А хоть бы и удалось, Айнсмеллер – персона важная, за него прикончат сотню заложников и тут же найдут нового мерзавца.
– Что ж, – глухо сказал Робер, – распоряжайтесь.
Можно уехать, обождать на улице, отвернуться, но совесть или, вернее, то, что от нее осталось, требовала досмотреть до конца. И запомнить.
– Монсеньор, – рука Жильбера сжимает эфес, – вам не кажется… Пленника даже не допросили…
– Жильбер, пойдите проверьте лошадей.
– Монсеньор…
– Выполняйте, теньент! – хрипло рявкнул Карваль. – Живо!
Сэц-Ариж исчез. Цивильники, то ли не замечая, то ли не желая замечать тяжелой ненависти в глазах южан, занялись привычным делом. Двое взобрались на разлапистый клен, ногами пробуя крепость сучьев, третий возился с веревкой, еще парочка вломилась в дом и через несколько минут вернулась, волоча кухонную скамью. Пленник следил за приготовлениями со странной улыбкой на вдруг похорошевшем лице. Оказавшиеся светло-карими глаза сияли, ноздри раздувались, как у разыгравшегося жеребенка.
– Быстрее! – Красивое лицо