Что касается Франции, то здесь можно говорить о сочетании русофильской и русофобской тенденций, проявлявшихся как в правительственной политике, так и в настроениях французского общества, в разное время подверженного симпатии или антипатии к России.
В основе «официального» русофильства во Франции всегда лежали преимущественно рационалистические, прагматические соображения правящих элит. Время от времени Франция нуждалась в поддержке со стороны России, и тогда ее охотно обхаживали, как это было, например, на рубеже XIX–XX веков. Но чаще официальная Франция легко обходилась без Петербурга или Москвы, и тогда в ее риторике громко звучали критические и даже осуждающие Россию мотивы.
Отношение французского общества к России было более сложным. Прежде всего, в нем отсутствовал политический прагматизм, свойственный правительственной политике. Зато сильнее чувствовалось влияние идеологического фактора. Чаще здесь звучало осуждение политических нравов, укоренившихся в «империи фасадов», как называл Россию маркиз де Кюстин, а временами во французском обществе неожиданно возникали, можно сказать, романтические представления о России. Со времен Вольтера французские интеллектуалы проявляли интерес к переломным моментам в российской истории (петровская европеизация начала XVIII века, социальный эксперимент, начатый Лениным и большевиками в 1917 году, хрущевская «оттепель», горбачевская «перестройка» и т. д.). В такие моменты у части французов возникали надежды в отношении России, обычно исчезавшие как мираж. С середины XIX века французы постепенно открывали для себя русскую культуру – сначала литературу и музыку, а впоследствии – современный балет, авангардное искусство, наконец, русскую икону. В определенной мере этот интерес к русской культуре сохранился вплоть до наших дней
Русофобия во Франции, возникшая одновременно с появлением на карте Европы Российской империи в первой четверти XVIII века, в решающей степени объяснялась качественным отличием российской политической культуры с присущими ей, как постоянно внушали французам, «варварством» и «азиатским деспотизмом» от французских (и в целом западноевропейских) стандартов. Этот тезис на протяжении