Грозила Вам мечом своих пророчеств,
Любовь! ты – жизнь, как жизнь – всегда любовь.
День на ферме
Из лепестков цветущих розово-белых яблонь
Чай подала на подносе девочка весен восьми.
Шли на посев крестьяне. Бегало солнце по граблям.
Псу указав на галку, баба сказала: «Возьми!»
Было кругом раздольно! было повсюду майно!
Как золотела зелень! воздух лазурно-крылат!
Бросилась я с плотины, – как-то совсем случайно,
Будто была нагая, вниз головой, в водопад!
И потеряв сознанье от высоты паденья,
Я через миг очнулась и забурлила на мыс…
Я утопляла солнце! плавала целый день я!
А на росе, на ферме, жадно пила я кумыс.
Лесофея
Она читает зимой Евангелье,
Она мечтает о вешнем ангеле.
Душой поэта и аполлонца
Всё ожидает литавров солнца!
Умом ребенок, душою женщина,
Всегда капризна, всегда изменчива,
Она тоскует о предвесеньи,
О незабудках, о росной сени…
И часто в ложе, на пестрой опере,
Когда ей сердце мечты отропили,
Она кусает платок, бледнея, —
Демимонденка и лесофея!..
Рондели
Нарцисс Сарона – Соломон —
Любил Балькис, царицу Юга.
Она была его супруга.
Был царь, как раб, в нее влюблен.
В краю, где пальмы и лимон,
Где грудь цветущая упруга,
Нарцисс Сарона, Соломон,
Любил Балькис, царицу Юга.
Она цвела, как анемон,
Под лаской царственного друга.
Но часто плакал от испуга,
Умом царицы ослеплен.
Великолепный Соломон…
Письмо из усадьбы
В мои мечты неизреченные
Вплелась вечерняя печаль.
Вчера читала я, – Тургенев
Меня опять зачаровал.
Закатный запад был сиренев
И, всё в грядущем обесценив,
Меня к былому призывал.
Шел тихий снег; вдали долины
Снежели, точно полотно;
Глядели голые малины
В мое любимое окно.
Всегда всё то же, всё одно…
Мне запечалилось. Я вышла
В холодный омертвелый сад, —
Он был от снега полосат.
Пошла к каретнику; на дышло
Облокотилась, постояв
Минуты две; потом я в сани
Присела мягко, крикнув Сане
Свезти к реке меня. Твоя
В то время я была, мой нежный,
Тобой дышала в этот миг!
А потому я напрямик,
Окружена природой снежной,
К тебе стремилася в мечте…
(Вы, эти, тут, – далече те!..) —
Мои мечты… О, знаешь их ты, —
Они неясны, как намек…
Их понимают только пихты.
А человеку невдомек…
Но ты не думай: я не буду
Былого трогать, – где та кисть,
Чтоб передать