Не в счастье счастье. Марина Пустильник

материалы для этого раздела, я прочитала очень много разных размышлений о природе счастья в раннем христианстве и узнала много нового, но вывод мой не сильно отличается от того, что был записан в самом первом черновике. Состоял он в том, что первые века христианства не очень располагали к размышлениям о счастье. Вернее, счастье виделось лишь как некая награда за горизонтом земной жизни и было полностью завязано на благочестие, покорность воле Бога и иже с ним. Тем не менее, есть несколько мыслей, по которым я бы хотела пройтись пунктиром.

      Как и в исламе, главным и единственным источником счастья для христианина является Бог в обличье Христа. По словам выдающегося южноафриканского теолога и исследователя Нового Завета Виллема Ворстера, «Счастье следует искать во Христе. Он – вдохновитель счастья. В горе или боли, в бедности или печали, он – причина того, что христиане могут быть счастливы. Бог дает счастье через Христа. Счастье одновременно в настоящем и в будущей жизни. В этом смысле, счастье, как представляется, это состояние души»17. Мне кажется, что дело тут в том, что христианство изначально было религией угнетенных18 и предлагало им награду за страдания на Земле в виде вечной жизни после смерти. Мирское счастье не всегда доступно христианской пастве, но ей доступно счастье вечное (при условии, конечно, набожности, самопожертвования и послушания).

      Счастье, таким образом, это добродетель, и в этом раннехристианская концепция счастья перекликается с концепцией стоиков, которые описана следующим образом:

      Согласно стоикам, вся действительность пронизана разумной божественной силой – Логосом, или Вселенским разумом, управляющим всеми вещами. Человек может достичь подлинного счастья лишь тогда, когда он приведет свою жизнь и свою натуру в лад с этой всесильной провиденциальной мудростью. Быть свободным означает жить в согласии с волей Бога, и, в конечном счете, для жизни гораздо больше значит душевная добродетель, нежели внешние жизненные обстоятельства19.

      Этические принципы стоицизма тесно переплелись с христианским сознанием в первые века нашей эры, и их влияние особенно хорошо прослеживается в теологической идее о том, что Бог и/или добродетель достаточны для счастья, а внешние предметы или дела абсолютно излишни для христианского блаженства.

      Мне довелось также прочитать размышления о том, что на самом деле счастье в христианстве гораздо больше схоже с концепцией Аристотеля, который писал, что счастье – это результат не только добродетельной жизни, но и какого-то количества внешних благ. Автор этой теории ссылается на ветхозаветную Книгу Бытия и историю создания нашего мира, из которой он делает вывод, что «Бог задумывал, чтобы человек был счастлив эвдемонически и гедонистически, так как это блаженство [Райский сад] состояло из присутствия и почитания Бога, а также включало в себя многочисленные