В молодости, ещё работая бескорыстным учёным, Эйзен мечтал осчастливить и спасти все человечество, пока не убедился, что оное желает совсем другого. Спасённым человечество, как оказалось, быть не хочет и счастливым тоже. Не ты первый ошибаешься в людях, сказал ему тогда Саша. Узник же, несмотря на общую измотанность, оказался редким образцом человека сознательного и спасённым стать не отказался.
*
– Здесь у меня джакузи, – Эйзен кивнул на огромную мраморную купель с форсунками. – Нужный объем воды на нашу высоту подается примерно полдня. По завершении мы включаем подогрев, потом питание для насосов, потом уже наливаем воду.
И проделал все означенное.
– Минут двадцать она греется и льется сюда. Все, что нужно, находится на полках… Джафар?
Джафар замер в одной позе, разглядывая бортик ванны. От звука своего имени он вздрогнул.
– Да… спасибо, господин Раунбергер…
– Потом приходите к ужину. Вам, как я понимаю, только лёгкую пищу?
– И соки можно… Эйзен…
– А?
– Раз уж я тут… в качестве… сомнительной ценности домашнего питомца… можно просто «Яша» и на «ты».
– А меня тогда «Лёша», – улыбнулся Эйзен. – И прошу тебя, не надо нивелировать собственную ценность и свободу. Моя финансовая состоятельность вовсе не равнозначна моему властолюбию.
– В зале суда ты держался иначе, – заметил Джафар, смерив его взглядом.
– В зале суда, равно как и с деловыми партнерами я изображаю избалованного ублюдка, – объяснил Эйзен, похлопав Джафара по костлявому плечу. – В целях собственной безопасности.
– У тебя высокий IQ? – последовал неожиданный вопрос.
Эйзен задумался.
– Когда я ещё в лаборатории работал, был 185…
– А у меня – 158, – сказал Джафар. – Так что все-таки именно я тут буду домашним животным, если не возражаешь.
Эйзен не ответил. Саша предупреждал, что с Джафаром будет сложно, что в ответ на любое одолжение этот человек чувствует себя униженным и сам себя за свою гордость ненавидит.
Но все же, все же его нужно было вытащить, думал Эйзен, когда рассматривал своего нового питомца за столом.
Тот был спокоен и рассудителен; но время от времени в нем что-то словно вспыхивало – то ли страх, то ли вдохновение, то ли неверие пополам с восхищением.
– Ты ведь учёный? – спросил Джафар, проглотив последний кусок котлеты. – Я могу завещать тебе мой труп, хочешь? Мне приятно будет думать, что он не пропадёт.
– Ты мне лучше себя в живом виде предоставь, – сказал Эйзен. – Больше пользы.
Он до сих пор не привык к мысли, что умрет не завтра, понял Эйзен. Он похож на заблудившегося ребёнка, которому страшно