Когда дверь за ними захлопнулась, Беркана тихо спросил:
– Позвоним?
– Спятил? – унылым тоном проскрипел Тейваз. – Их двое. И один таков, что против него я бы и тебя не поставил. Лучше посмотри в сети, что такое этот Эйзенвилль, и кем там работает этот мужик. На нем виден отпечаток долгой и странной истории.
Часть 1. Прошедшее время
Глава 1. Уголовник
– Ты меня знаешь, Раунбергер. Виновен он или нет – это не мое дело. А за твои деньги я его не только оправдать, я его и канонизировать могу. В житие святых вписать.
Невысокий человек в сером костюме и роговых очках выдал голосом четко отмеренную иронию. Даже улыбнулся, показав мелкие белые зубы.
– Спасибо, Аарончик, – тепло ответил ученый.
Его любовь к миру казалась на первый взгляд более нервической, чем истинной, но на второй взгляд получалось, что все-таки да, мир, даже в самых однообразных своих проявлениях, ученому нравился.
– В житие, наверно, пока не надо, – улыбнулся он. – Ему для этого умирать придётся, а он мне пока живым нужен.
– Что-то умеет? – сухо поинтересовался Шнайдер. Адвокат, прозванный за глаза «ретроградным Меркурием» главным смыслом любого человеческого бытия считал доступный функционал: этот пекарь, этот парикмахер, этот философ (философию он считал сильно полезной, пусть бы даже и не наукой), следовательно, работа над его положительным юридическим статусом оправдана и похвальна.
– Сашка сказал, он пилот, механик и вроде как даже телохранитель, – пояснил Раунбергер. – Но для последней функции его придётся сначала откормить.
Он припомнил свой первый и пока единственный визит к одному из обвиняемых в этом громком деле – другу детства и однокласснику Саши Эстерхази – давно потерянному, а теперь вдруг отыскавшемуся при очень неприятных обстоятельствах.
Он помнил, как его провели в обширное и довольно сырое помещение с сугубо металлическим интерьером.
– Здравствуйте, вы Джафар? – уточнил он, устраиваясь через стол от заключённого, не очень похожего на те фото, которые ему показывал Саша. На картинках был приятный смуглый мужчина, с блестящими чёрными волосами и ясным взглядом. То, что Раунбергер увидел перед собой, напоминало свои прежние фото разве что носом, чьи прямые контуры были знакомы каждому школьнику по изображениям египетских фресок. И даже на нем резко выделялся каждый хрящ, неприятно гармонируя со столь же заметными швами на бритом черепе. Глаза заключённого запали, левый слезился, губы побледнели и потрескались, а скулы торчали так, что казалось, бледная кожа на них присохла, как у мумии.
– А вы, стало быть, Эйзен Раунбергер, – сказал тот медленно и не очень внятно. – Что ж, вам делает честь… ваша милость к падшим.
Голос у него был довольно низкий.
– Насколько я знаю со слов Саши, вы как раз не падший.
– Это как посмотреть, – Джафар медленно моргнул и вытер рукой