Выбраться из пещеры, куда целиком провалилась одна из гусениц, не представлялось возможным. Ледоход ревел, рвался наружу, содрогаясь всем телом, но постоянно соскальзывал вниз, проваливаясь все глубже и обрушивая прогрызенные волокунами галереи. Эльм зверел, ругался. Пытался отъехать назад, развернуться. В конце концов судно село на лёд днищем, а гигантские острые траки вреза́лись в снежную кашу и бессильно молотили воздух.
– Надо идти пешком, – наконец вынес приговор Эльм.
– Это было бы слишком просто: взять и доехать до города, – неожиданно бодро отреагировал Фарри. Он непринуждённо улыбался. – Трудности закаляют, да, Эльм?! Ты все ещё считаешь, что это не было глупостью, да?
Здоровяк стащил с глаз очки, натянул их на лоб и уставился на мальчишку злобным взглядом:
– Всё сказал?
Стало ещё холоднее, чем раньше. Мальчик и мужчина буравили друг друга взглядами. Угрюмость против испуга. В душе здоровяка поднималась страшная и злая сила, от которой хотелось бежать без оглядки. Я сделал шаг назад, немея от ужаса.
– Хорошо подумал, собачий сын? – тихо процедил Эльм.
Фарри стушевался и промямлил:
– Прости, Эльм.
Из бочки с гневом силача словно выбили заглушку, и тёмные мысли вылились прочь, будто их и не было. Я вздохнул с облегчением.
– Трудный путь иногда самый верный, – с довольным видом промолвил силач, все ещё не сводя взгляда с мальчишки.
Я стоял, стараясь даже не дышать и чувствуя, как звенит в голове от скрываемых от меня эмоций двух циркачей.
– Малец, – здоровяк обернулся ко мне, – поищи лыжи, снегоступы, тёплую одежду. Должно же быть на этом корыте хоть что-то… Собери припасы. А ты ему поможешь, Фарри, правда ведь?
Рыжий чуть заметно кивнул, так и не подняв глаз.
– Я буду думать, как нам идти дальше. – Эльм вновь нацепил на глаза очки, накинул капюшон и подошёл к штурманскому столику. – Собачье племя, клянусь требухой Тёмного Бога: если не везёт, так не везёт совсем. А ты, малец, не стой! Дуй ветром!
Мне не нравилось его обращение «малец». Однако никто из циркачей так и не спросил моего имени, и это казалось удивительным. Подозрительным. И чуточку очаровывающим. Потому что мне были известны их имена, и я чувствовал их души, их мысли. Я начинал узнавать их, по-прежнему оставаясь маленьким деревенским несмышлёнышем, верящим в Ледовых гончих. Чутьё подсказывало: пусть так остаётся и дальше.
Тем более что циркачи во мне не ошибались.
Я бродил по кораблю пробираясь через