Опьяневший Витя Артамонов затуманенным взором смотрел на стол и думал, как половчее умыкнуть бутылку портвейна. Компания розовощеких школьников-балбесов, жирующих на харчах партийного папаши и ругающих вождя, была ему непонятна. Может быть, они не такие уж плохие ребята, но девчонки недотроги, и держаться от этой свихнутой пламенной комсы лучше подальше. Витя поднял свое тощее, внезапно отяжелевшее тело со стула и, нетвердо ступая, двинулся в прихожую. Кто-то дернул его за рубаху, остановил. В руки сунули тетрадку. Парень с наливом под глазом, Витькин ровесник в белой рубашке, со значком «Готов к труду и обороне» на короткой цепочке, строго глядя ему в лицо, отчеркнул итог застолья:
– Прочти и подумай о своей жизни.
Витька впихнул тетрадь в карман куртки и выкатился из квартиры.
Муромский райотдел НКВД помещался в двухэтажном особняке, который до революции принадлежал купцу-миллионщику. Флигеля об одном этаже, придававшие зданию очертания буквы «П», образовывали просторный двор, где могли свободно выстроиться две роты внутренних войск НКВД. В летнее время парадный вход в здание накрывали тенью два молодых дуба. Под одним из деревьев стоял турник с высокой перекладиной, на котором в свободную минуту упражнялись наркомвнудельцы. Возле другого отстаивалась недавно появившаяся на балансе райотдела черная эмка: гаражом муромские чекисты еще не обзавелись. Ездил на ней начальник РО младший лейтенант госбезопасности Кольцов. Его водитель Шевчук, напевая под нос марш танкистов, каждый день любовно намывал машину конфискованным шампунем фабрики «Свобода» со склада НКВД.
В кабинете на втором этаже находились трое. Старший оперуполномоченный Старухин сидел за столом и, расслабленно откинувшись на спинку стула, курил папиросу. Глубоко посаженные, будто провалившиеся внутрь черепа глаза на массивном, грубо вытесанном лице, казалось, внимательно изучали литровую емкость деревенского самогона. Бутыль выставили два ответственных работника села, но мысли Старухина занимала сейчас не она, а неотложное дело государственной важности, которое те излагали. Расслабленная поза была лишь видимостью. В этом деле старший оперуполномоченный чувствовал перспективу и глубину. Его натренированное чекистское чутье сделало стойку.
Когда они умолкли, Старухин прибрал бутыль в сейф, а затем положил перед собой лист бумаги и приготовился писать.
– Так, муха-цокотуха. Что у вас есть на этого церковника, выкладывайте подробно.
Председатель карабановского сельсовета Рукосуев и секретарь того же сельсовета комсомолец Тараскин по очереди стали перечислять факты:
– Поп Аристархов ведет в селе разлагающую антисоветскую агитацию, внедряет в сознание колхозных масс веру в чудеса. По округе распространяются слухи и всякая небывальщина про воскрешение жены директора школы. Якобы поп ее оживил.
– Это как? Мертвую?..
– Мертвее не бывает, фельдшер божится… извиняюсь, клянется.