Тут за спиной послышался свист, который я узнал бы даже в преисподней. Тирури-та-та – прозвучала рулада. И, обернувшись, я встретился глазами с призраком.
– Ты вырос, мальчуган.
Гвальтерио Малатеста глядел мне в глаза, и я не сомневался, что он читает в них, словно в открытой книге. Как и прежде, весь в черном, в черной же широкополой шляпе – и на кожаной перевязи, не скрытой ни плащом, ни епанчой, висела устрашающего вида шпага со здоровенной крестовиной. Как и прежде, высок и сухопар, и от обращенной ко мне улыбки изрытое оспинами и рубцами лицо – лицо покойника, умученного долгой болезнью, – не оживлялось, а делалось лишь еще более мертвенным.
– Подрос, подрос… – повторил он задумчиво.
Мне показалось, что он хочет добавить: «С тех пор, как мы виделись в последний раз», но этих слов не прозвучало. А виделись мы в последний раз на пути в Толедо, в тот день, когда в закрытой карете он вез меня в застенки инквизиции. Воспоминание об этом было неприятно нам обоим, хоть и по разным причинам.
– Как поживает капитан Алатристе?
Не отвечая, я все смотрел ему в глаза, темные и неподвижные, как у змеи, – и, как змея, опасная улыбка скользнула у него под тонкими усиками, выстриженными на итальянский манер, когда он произносил имя моего хозяина.
– Вижу, ты не стал разговорчивей.
Левую руку, затянутую в черную перчатку, он упер в эфес шпаги и с рассеянным видом повертывался из стороны в сторону. Негромко, словно бы с досадой, вздохнул.
– Стало быть, и в Севилье тоже… – начал он и запнулся, так что я не успел понять, о чем речь. Потом устремил взгляд на сержанта, отошедшего со своими подчиненными к воротам, и мотнул головой в его сторону. – Я стоял в толпе и все видел. – Он снова замолчал, разглядывая меня задумчиво, будто оценивая изменения, произошедшие во мне и со мной. – Ты все так же щепетилен в вопросах чести.
– Я был во Фландрии, – оставалось ответить мне. – Вместе с капитаном.
Итальянец покивал. Только теперь я заметил ниточки седины в его усах и «гусиные лапки» у глаз. Заметил и новые морщины – или это были шрамы? – на лице. Годы никого не щадят – даже самых коварных из наемников.
– Это мне известно, – сказал он. – Хочу, однако, чтобы ты запомнил: честь сложно приобрести, трудно сохранить и опасно носить… Не веришь – спроси своего друга Алатристе.
Я постарался придать своему