– Да? Да, я… Кто? Василий? Не может быть!
Он ругнулся, что плохо слышно: «Что это у тебя телефон позапрошлого века?» – спрашивал, как Василий очутился в городе и когда они встретятся.
– Сегодня?.. Хорошо. Где?.. – Тот что-то говорил, и Позднышев кивал: – Да, знаю, знаю… Через час?.. Ладно, отдохну сегодня. – Он положил трубку и, улыбаясь, обернулся к инженерам:
– Друг звонил, – тоже электрик, уралец, замечательный человек. Ну, я поехал веселиться. Чтоб вы сегодня на заводе не торчали! Суббота, надо отдыхать и веселиться.
Но Катя ушла поздно. Она поднялась в конструкторское бюро, прошла к «рабочему месту», как любила она называть свой столик, и по пути закрыла дверцы шкафа. «Почему он открыт?» – на секунду удивилась она и тотчас забыла об этом, зажигая лампу.
Забыла потому, что увидела из окна: перед воротами, на улице, стоит Лавров.
Курбатов познакомил их неделю назад, они поначалу не узнали друг друга, а потом Лавров, узнав Катю первым, почему-то смутился, даже порозовел:
– Это вы!
Что ж, они были давними знакомыми, и ничего удивительного не было в том, что Лавров ждал теперь Катю на улице.
В эту же субботу вечером Козюкин пришел в старый серый дом, фасадом выходивший не на улицу, а во двор, где один возле другого теснились сарайчики, поленницы дров, а над ними – ржавые голубятни. Нужная ему квартира была на шестом этаже, под самой крышей; на площадке было темно, и Козюкин, чертыхаясь про себя, долго чиркал спички, отыскивая кнопку звонка.
– Кто там? – спросили из-за двери.
– Я пришел по просьбе товарища Крупкина, – ответил Козюкин. – Это вы просили поставить вам телефон?
И хотя Козюкин, в габардиновом плаще и зеленой шляпе с витой тесемкой, меньше всего походил на монтера, там, за дверью, звякнула цепочка и петли скрипнули.
Раздевшись не в прихожей, а в комнате, Козюкин поежился. Ему было холодно здесь, в неуютной, необжитой квартире. У него же дома кабинет был отделан под мореный дуб и висело несколько пейзажей, показывая которые он любил небрежно кинуть гостю: «Куинджи»…
Человек, впустивший его, сидел теперь молча возле открытого окна и, казалось, наслаждался тишиной вечера. Козюкин усмехнулся и спросил иронически:
– Любуетесь?
– А что ж, – ответил Ратенау – он же Войшвилов, главный бухгалтер завода «Электрик». – Любуюсь. Разве не красиво?
Козюкин тоже подошел к окну. Прямо под ним начинались крыши соседних домов – море крыш, с трубами, флюгарками, антеннами.
– Да, действительно, пейзаж. Вы знаете, как об этом писал Блок?
– Надеюсь, вы пришли ко мне не затем, чтобы цитировать Блока?
– Почему же, – несколько обиженно произнес Козюкин. – Как говорят французы, каждый овощ подается в свое время.
Ратенау молчал.
– И все-таки я вам процитирую: «Что на свете выше светлых чердаков, вижу трубы, крыши дальних кабаков».
Теперь усмехнулся Ратенау:
– Это верно: только кабаки