Крицын выписал цейссовский семидюймовый телескоп из Йены, выстроил над домом круглую башенку и оборудовал домашнюю обсерваторию. Нежнейший инструмент установлен на специальном железобетонном фундаменте, чтобы ничтожнейшая вибрация здания не передавалась ему. Башенку Крицын обил изнутри черным бархатом, поглощающим свет, чтоб посторонние лучи не мешали ночным наблюдениям.
Для наблюдателя застроено деревянное крылечко с четырьмя ступеньками; по ним можно подниматься или опускаться вслед за вращением телескопа.
Сейчас на ступеньках сидит женщина, прижав лицо к глазку. Сквозь открытый люк проникает зимний холод. Она придерживает руками шубку, надетую на белое бальное платье. Это жена Кратова, директора соседних Чистяковских рудников.
Рядом стоит Крицын, в черной инженерской тужурке и в высоких сапогах. Его фигура на фоне бархата неразличима, видно лишь лицо.
– Ну, что же вы видите, Елена Евгеньевна?
– Какой-то завиток, вроде локона.
– Присмотритесь хорошенько. Это мириады точек, скопление звезд, туманность Андромеды.
Женщина смотрит; тикает часовой механизм, телескоп двигается вслед за туманностью, на которую наведен. Вращение трубы и купола незаметно для глаза.
Крицын рассказывает об Андромеде. Луч света, прорезывающий пространство с невероятной скоростью – триста тысяч километров в секунду, – доходит от Андромеды до Земли через много тысяч лет. Каждая пылинка в туманности во много раз больше нашей планеты.
– Это мир бесконечности, – говорит Крицын. – Представьте себе, Елена Евгеньевна, куб из алмаза, самого твердого вещества, которое мы знаем. Огромный куб, в версту длины, в версту ширины и в версту высоты. Один раз в тысячу лет прилетает ворон и точит свой клюв об алмаз. Один раз в тысячу лет. Когда ворон сточит весь алмазный куб, пройдет лишь один миг вечности, и ничто не изменится во Вселенной.
– А мы?
– Мы? Наша жизнь, Елена Евгеньевна, нуль, бессмыслица. Проживем ее повеселей.
Крицын говорит о звездных мирах, о Млечном Пути, опоясывающем нашу Вселенную, и о множестве других вселенных… Он увлекается астрономией с ранней юности. В студенческие годы он мечтал о такой обсерватории и теперь, через десяток лет, выстроил ее в дымном заводском поселке, где доступна ночным наблюдениям лишь половина неба, противоположная заводу, не озаренная пламенем доменных печей.
Женщина отрывается от телескопа и зябко кутается в шубку.
– Закройте там, наверху, Адам Александрович. Я не хочу этих звезд. Мне холодно. Мне страшно. Ося, ты здесь?
От стены отделяется фигура невысокого человека, одетого, как и Крицын, в черную инженерскую тужурку с перекрещенными молоточками